– Эмма, не вставай. Надо полежать еще.
Кажется, это был Робин. Эмма осторожно приоткрыла один слезящийся глаз. Да, точно. С озабоченным выражением лица, он сидел возле кровати, на которой лежала Эмма, и, видимо, сторожил. Ее.
– Все норм… – Эмма не удержалась и закашлялась: привкус дыма в горле по-прежнему был достаточно ощутим. Проклятье, что за сны такие?!
– Да как же нормально! – Робин повысил было голос, но тут же заговорил почти шепотом: – Тебя ранили, Вэйл сказал – постельный режим. Вот и лежи.
Он зачем-то поправил одеяло.
Эмма с мученическим стоном откинулась назад и зажмурилась, периодически подкашливая и пытаясь выдавить остатки несуществующего дыма из легких. Воспоминания медленно возвращались.
Ее ранили, да. Джефферсон. У дома Регины. В живот. Рука дернулась потрогать повязку, но наткнулась на преграду одеяло. Ладно. Потом. Что еще? Ах да, она потеряла сознание, когда выбежал Генри. Проклятье, надо же было испугать ребенка!
Эмма поморщилась.
Если бы не обморок, она бы ни за что не осталась тут. Только не у Регины. Она готова была терпеть кислую физиономию Мэри Маргарет, если бы Дэвид предложил пожить у него, лишь бы не созерцать идиллию, творящуюся здесь. И вот теперь один из этих заботливых «друзей» бдит у кровати. Или они посменно?
Снова открыв один глаз, Эмма поинтересовалась:
– И долго ты тут сидеть будешь?
Робин, спохватившись, вскочил.
– Я ждал, пока ты очнешься.
– И вот я очнулась, – подытожила Эмма мрачно. – Дальше что?
Он явно смутился и почесал затылок, словно пытаясь таким нехитрым способом дать себе время на раздумья.
– Тебе поесть сделать?
– Сколько времени? – Эмма поискала часы на стенах, но не нашла.
– Десять утра, – с готовностью отозвался Робин. – Пацаны ушли в школу, Регина – в мэрию.
– А ты, значит, выхаживаешь больную? – Эмма резче, чем могла бы, села, и это движение отозвалось быстрой болью в животе. Помня, что Вэйл сказал о несерьезности раны, она заставила себя пережить эту боль стоически и велела Робину:
– Ты поесть предлагал.
– А, да! – Робин тут же двинулся к выходу. По пути обернулся и уточнил:
– Точно хорошо себя чувствуешь?
– Нормально, говорю же, – буркнула Эмма. Едва дождавшись, пока Робин уйдет, она откинула одеяло и свесила ноги, упираясь пальцами в прохладный пол.
Он теперь ее нянькой будет? Не настолько уж она больна, чтобы нуждаться в няньках! Тем более, в таких.
Эмме было противно сознавать, что она хоть в чем-то может оказаться зависима от Робина. Она понимала – он хочет всего лишь помочь, но помощь от него… Черт, ну почему Джефферсон решил напасть именно тут? Возле ресторана было бы отлично. Или возле парка. Или… да где угодно! Но нет – его потянуло сюда. Потому, что он зуб имеет на Регину? Хотел расправиться с ней, но подвернулась Эмма?
Эмма поморщилась – вот уже в который раз. Осмотрела себя, убедилась, что никто ее не раздевал, что мобильник все еще при ней, набрала номер Дэвида и приготовилась слушать гудки, но он снял трубку почти сразу.
– Эмма, – в голосе его слышалось явное облегчение. – Ты в порядке?
– Ну, я звоню тебе, наверное, я все еще жива, – Эмма усмехнулась. – Как там Джефферсон?
– При смерти. Ты славно его подстрелила.
Дэвид, кажется, был настроен кровожадно, а вот Эмма чуть было не застонала, представив, какая волна резонанса вновь пройдется по городу, стоит Джефферсону умереть. Да старуха Лукас соберет не просто марш протеста – она ночевать станет под окнами мэрии! И остальные тоже. Как же – доблестный шериф снова кого-то убил! Что? Джефферсон напал первым? Ерунда! Он наверняка защищался, а эта Эмма все извратила! Конечно, у нее мэр в любовницах!
Быстро прокрутив в голове неприятные последствия, Эмма вздохнула и сказала в трубку:
– Дэвид, тряси Вэйла. Джефферсон должен выжить. Нам нужно знать, кто их выпустил.
– Да я и сам понимаю, – Дэвид точно так же вздохнул. – Так-то хорошо бы от него избавиться – психи городу пользу не приносят, тем более, такие как он.
Кто бы послушал их разговор – решил бы, что такие полицейские вряд ли кого-то защитят. Но Эмма знала: есть зло и есть меньшее зло. В данном случае меньшим злом будет смерть Джефферсона. Город – и полицейские – не могут уследить за ним, а угроза, которую он вокруг себя распространяет, весьма велика. Это хорошо, что он сначала отправился поквитаться с Региной – ну или с Эммой – и не решил пойти к своей «дочери», чтобы устроить там нечто похожее. Эмма передернулась, представив, что могло выйти. Нет, нет, лучше уж…
– Слушай, – устало сказала она, – за Голдом еще приставь слежку.
– Понял, – откликнулся понятливый Дэвид. – Но ты-то точно нормально? Может, мне приехать?
Эмма рассмеялась.
– Меня тут в заложниках не держат, если ты об этом. Но приехать можешь. Вечерком. Не думаю, что меня будут кормить вкусной едой, скорее всего – правильной.
Дэвид тоже засмеялся и пообещал что-нибудь придумать. На этой хорошей ноте они распрощались, Эмма убрала телефон в карман и крепко задумалась.
Джонс в городе. Может быть, попытаться обработать его? У него, кажется, не просто большой – огромный зуб на кроко… тьфу, на Голда. Вот только что можно от него получить?
Эмма машинально разгладила складку на одеяле.
Утомительно. Все происходящее очень утомительно. Устала Эмма крайне, вот только никуда не деться. Надо уже довести до конца. Для Эммы это уже стало чем-то вроде гола престижа: она понимала, что даже если Руби и виновата в смертях Нолан и Гласса, призвать к ответу ее не получится. Зато сама Эмма перестанет, наконец, быть пугалом для сторибрукских детишек, которые – подумать только! – дорогу переходят, едва ее завидят.
Живот немного побаливал, Эмма положила на него руку, думая, как ей повезло. Джефферсон мог бы ведь и поглубже засадить. Или вообще куда-то в другое место. И не сидела бы она теперь, а лежала. На холодном столе в морге. И Эшли ворочал бы ее из стороны в сторону, выясняя, что она ела на завтрак.
При мысли о морге и вскрытиях подступила было тошнота, да тут же и исчезла. Для Эммы все это уже стало настолько привычной частью жизни, что и хотелось бы иногда испугаться или почувствовать реальное отвращение, но не получалось. Может, и к лучшему. Закалка – великая вещь. Особенно в таких делах.
Почему-то вспомнился Бостон. Там, случись такое, уже была бы доставлена в участок сотня записей с камер наблюдения и допрошены сотни свидетелей. Ни один дюйм не остался бы неосмотренным, ни одно слово не пролетело бы мимо ушей. А тут… Что толку в полиции, если у нее никаких возможностей?
Эмма снова приуныла. Дело стояло на месте, будто завязнув в трясине, и никуда не двигалось, только обрастало новыми загадками и неприятностями. Возможно, что все это как-то связано. Возможно. Но как именно?
Дверь в комнату неожиданно открылась, Эмма чуть было не подскочила, но вовремя вспомнила, что это должен быть всего лишь Робин. И верно: он протиснулся боком сквозь проем, неся в руках поднос с чашками и тарелками. На тарелках лежали кривые бутерброды, но даже при одном взгляде на них у Эммы забурчало в животе.
– Неужели тебе не был выдан указ кормить меня овощами? – со смешком поинтересовалась она. Робин недоуменно нахмурился, потом, поняв, рассмеялся.
– Нет, эта горькая участь обычно достается Генри и Роланду. Я помалкиваю, поэтому за мной и моей едой не следят.
Он говорил о семье, и Эмме на мгновение стало жутко обидно. Это могла быть ее семья. Регина и Генри, конечно же, не Робин и Роланд.
Стряхнув с себя грустные мысли, Эмма села поудобнее. Рана почти не тревожила, но прыгать и бегать пока что все равно не хотелось. Зато хотелось есть, чем Эмма с удовольствием и занялась под пристальным взглядом Робина. Поначалу этот взгляд ее не смущал, но потом она все же спросила:
– Ты хочешь присоединиться? Или считаешь, сколько я съем?