Внутри Эммы волной поднялся гнев, который она старательно удержала на месте. Регина злится, это понятно, не надо злиться на нее в ответ. Это ничего не даст. Это никогда ничего не давало.
– Регина, ты неправа, – как можно спокойнее проговорила Эмма, когда убедилась, что может говорить без срывов. – Генри выслушал твою точку зрения, не кажется ли тебе, что ему надо послушать и меня?
Ответом ей послужил надменный смешок, призванный дать понять: Регине не кажется. Она уже сделала все, что считала нужным, и Эмма со своим рвением только мешает ей.
Эмма, успевшая присесть в кресло, встала. Ноги чуть дрожали.
С Региной никогда не получалось нормального разговора. Рядом с ней можно было выть, стонать, рвать и метать, но только не разговаривать нормально, как люди. Как взрослые, уважающие себя люди.
– Регина, – Эмма собиралась пытаться столько раз, сколько потребуется. – Ты помнишь, что я сказала тебе в нашу последнюю встречу?
И вот тут впервые с начала беседы взгляд Регины дрогнул. Буквально на мгновение, практически сразу став привычно-обыденным, но Эмма успела увидеть. И обрадоваться тому, что Регине не так все равно, как она пытается показать.
Эмма склонилась над столом, ничего не говоря. Она хотела дождаться от Регины хоть какой-нибудь реакции. Хотела убедиться, что не одна хочет нормального диалога. Или хоть какого-нибудь диалога, который позволит им сдвинуться с мертвой точки.
Наверняка стоило это сделать намного раньше. Прошло больше года с того момента, как Эмма едва не сломала Регине спину о ступеньки лестницы, а они до сих пор обходили эту тему стороной. Регина не хотела ее обсуждать, а Эмма не обсуждала потому, что не хотела Регина. Такой замкнутый круг, ни один из участников которого не был доволен сложившимся положением. Эмма знала, что слишком мало думала о своем поступке, слишком плохо чувствовала вину, но как она может поддерживать пламя, если Регина не раздувает его? Это не было оправданием, конечно же, Эмма отчетливо понимала, однако не могла ничего поделать. Регина не требовала – или делала вид, что не хочет требовать – расплаты, Эмма, соответственно, ничего не платила. А ведь надо было. Непременно надо. Иначе что же получалось?
Обе молчали долго: Эмма – потому что ждала какого-нибудь ответа от Регины, Регина… Да кто ее знает, почему она делает то или иное? Считать ее практически невозможно. Эмма может думать все, что захочет, и в 99 процентах случаев окажется неправой. Проще не предполагать ничего, чтобы на выходе не получить результат, который разочарует.
– Регина, – укоризненно начала было Эмма вновь и тут же получила то, чего желала.
Но желала ли?
– О да, – с кривой усмешкой сказала наконец Регина. – Я помню. Что ты изнасиловала меня.
Она прищурила глаза и вздернула подбородок, словно для того, чтобы не дать себе заплакать. А она могла бы заплакать?
Эмма отшатнулась от нее, как от прокаженной. Или прокаженной была она сама? Сердце мгновенно упало вниз, в далекую пустоту живота, не оставив ничего взамен. Застарелая боль вернулась, и Эмма не была уверена, что она принадлежит ей.
Проклятье. Она не думала, что услышать это будет так…
Страшно.
Она, всегда выступавшая против насилия, всегда сочувствовавшая его жертвам, стала одной из преступников. И, более того, больше года жила слишком спокойно, практически оправдывая себя тем, что Регина ведет себя как прежде. Что ничего не изменилось между ними, а если и изменилось, то только к лучшему.
Эмма снова захотела сесть. Или даже – провалиться. Чем глубже, тем лучше. Ей можно найти оправдание? И стоит ли его искать?
Затряслись руки. Стало холодно.
Регина склонила голову к плечу. У нее были злые глаза. Опасные. Словно в них понатыкали лезвий, и, всякий раз засматриваясь, Эмма рисковала порезаться. Очень сильно.
– Я не думала, что, – начала Эмма и осеклась.
О чем она не думала? Что Регина внезапно так открыто и откровенно заговорит об этом? Хотела этого, но не думала, что случится? Что за нелепость! Кажется, Регина думала точно так же.
– Ты правда думала, что я это забуду? – шипяще поинтересовалась она. – Что пройдет год или два, и все просто осыплется пылью? Что я смирюсь?
Она хмыкнула и откинулась назад, вроде бы планируя сесть более расслаблено, но Эмма видела, как по-прежнему сильно напряжена ее спина. Регина готова была в любой момент броситься в бой. Первую гранату она уже кинула.
– Регина…
– Это мое имя, мисс Свон, да. Чего вы хотите добиться, постоянно повторяя его?
Эмма не знала, что отвечать. Более того – она не знала, что спрашивать. Не теперь. В своей голове она все это представляла по-другому. Реальность же оказалась гораздо страшнее.
– Я не знаю, Регина…
– Тогда ступайте, мисс Свон. Ко мне должен прийти Робин. Я не хочу, чтобы он видел вас здесь.
И вот тогда Эмма поняла. Откуда к ней явилось это понимание? Из космоса? Из сердца? Из разума? Отовсюду и ниоткуда?
– Ты ждала момента, чтобы отомстить? – горько спросила она, понимая, что сама виновата. – Серьезно?
Взгляд Регины мгновенно преобразился. Если до этого он пылал гневом, то теперь он мог убивать. И Эмма поняла, что не ошиблась в своих предположениях.
Месть.
Это была просто месть. Спокойная, очевидно, продуманная. И очень затянувшаяся.
В голове зашумело.
Эмма знала, что Регина способна на многое. Вот только кому она сделала хуже, поступив таким образом? Эмма не помнила, чтобы хоть раз за последний год видела ее по-настоящему счастливой. Зачем? Зачем она так сделала?
– Серьезно? – убито повторила Эмма, не зная, куда смотреть, куда пристроить дрожащие руки. – Вот этот… Робин… он твоя месть мне? Когда у нас, наконец, все могло быть хорошо?..
– У нас – все хорошо? – перебила Регина, в голосе ее послышалась откровенная, неприкрытая, огненная злость. – Ты думаешь, что у нас все хорошо? Вы правда так думаете? Все нормально?
Она перескакивала с «ты» на «вы», губы ее кривились в сдерживаемом смехе или плаче – не понять, – а глаза продолжали сверкать так яростно, что молнией могли бы пробить Эмму насквозь. Эмма невольно шагнула назад.
Она не должна ничего думать. Она должна была думать раньше. Тогда, когда…
– Нет, конечно, нет, – пробормотала она совсем не то, что хотела. – Нет ничего нормального.
Она жалела, что с языка ее сорвалось именно это. Она жалела, что вообще завела этот разговор. Может быть, если бы она промолчала… тогда и сейчас…
Если бы она не опрокинула тогда Регину на ступеньки – вот тогда все было бы хорошо.
Регина взвилась, как знамя, вздернутое на древко. Выскочила из-за стола и, цокая каблуками, надвинулась на Эмму, сверля ее взглядом. Тут бы отступить, но куда? И разве Эмма пришла не для этого? Не для того, чтобы выслушать? Чтобы решить все проблемы? Чтобы понять, что им следует сделать дальше?
– Вот именно! – зло отчеканила Регина, наступая на Эмму. – Ненормально!
Она с силой ткнула указательным пальцем в грудь Эмме, но та почти не почувствовала боли. Даже не пошатнулась. Просто стояла и смотрела. Ждала. Сгорала в своем и чужом кострах ненависти, боли и стыда.
Регина набрала воздуха и продолжила, наращивая темп:
– Вы причинили мне боль – физическую и моральную, мисс Свон. И все это время я лишь пыталась смириться. Пыталась уговорить себя, что не было ничего страшного во всем этом, что на самом деле ты не сделала мне больно, что я испытала тогда оргазм, значит, хотела сама! Я читала умные книжки и слушала умные речи от умных людей! Они советовали мне обратиться внутрь себя, отыскать там мои настоящие желания, и всякий раз, когда вы уходили, я хотела выстрелить вам в затылок! Это и было моим самым настоящим желанием! Но потом ты возвращалась, и я открывала тебе дверь и объятия! «Ради Генри, – говорила я себе, – я делаю это ради Генри!» И я делала! Он хотел видеть тебя героем – я не могла сказать ему, что ты натворила! Не могла объяснить, почему позволила тебе это сделать! Столько месяцев, господи ты боже мой, я мирилась с твоим присутствием в своей жизни, Эмма, потому что у меня этот чертов стокгольмский синдром, и я пыталась оправдать тебя вместо того, чтобы вышвырнуть тебя прочь и зажить спокойно!