Под конец Регина уже кричала, а Эмма вздрагивала от каждого слова, которое летело ей в лицо, и беспомощно моргала, не в силах отвернуться.
Это все правда. Это не может быть ничем другим. Регина, всегда с таким трудом делящаяся эмоциями, наконец преодолела этот трудный барьер. Наконец начала говорить. И вот теперь Эмма думала, как же это прекратить. Боже, это могло бы быть смешно, если бы не было так грустно. Эмма ощутила, как губы ее раздвигаются в ухмылке, но это оказалось всего лишь судорогой: внешним проявлением внутренней боли. Регина, кажется, даже не обратила внимания. Она тяжело дышала, глаза ее по-прежнему сверкали, а на верхней губе выступила крошечная капля пота. Эмма потянулась было смахнуть ее, но одернула себя и силой опустила руку.
Нет.
Она больше никогда не будет трогать Регину.
Не после того, что услышала. Подумать только, она заставляла ее… снова и снова… и даже в голову ей не пришло, чем это может быть для Регины… Она думала только о себе. Исключительно. Смотрела на Регину и не пыталась читать в ее глазах предупреждение. Просьбу. Мольбу. Не видела там ничего, кроме собственной похоти.
Эмма закрыла лицо ладонями, не в состоянии и дальше пытаться убрать с лица ухмылку. Из горла вырвался не то плач, не то смех. У нее начиналась истерика. Она поспешно села, потому что понимала: если не сделает этого, то упадет.
Регина осталась стоять. Дыхание ее постепенно приходило в норму. А потом она заговорила – глухо и отстраненно:
– И вот пришел момент, когда мой ребенок не хочет видеть тебя.
– Это и мой ребенок тоже, – едва слышно пробормотала Эмма, не убирая рук от лица. Потом все же убрала и посмотрела на Регину, тряхнувшую головой и с нажимом повторившую:
– Мой ребенок не хочет тебя видеть. Это последняя капля. Та, которую я так ждала. Та, что помогла мне принять решение. Ты помогла мне его принять. И я не хочу тебя видеть. Целый год мы были без тебя – не нужно было возвращаться к прошлому. Это никогда не бывает хорошо.
Ее лицо исказилось от сдерживаемых чувств. Эмма не удержалась и все же протянула руку, желая коснуться Регины, сказать ей, что все разрешимо, что люди проходят и не через такое, что…
– Убирайся, – сказала Регина, будто и не замечая руки. – Сейчас же. На этом все кончено. Между мной и тобой – все кончено, – зачем-то с напряжением повторила она. – Я хотела попытаться продолжить общение, но Генри все узнал. Я не собираюсь оставаться в его глазах извращенкой. Я уже сказала ему, что это было ошибкой. Что ты вынудила меня сделать ошибку. Тебе нечего делать в городе.
Эмма похолодела. Что она сказала ему? Как она могла? Как она нашла слова? Неужели… Какая расчетливая жестокость! Но можно ли было ожидать иного? Регина мстила через Робина, могла отомстить и так. Черт, бедный Робин… Он-то не знает.
Мысли Эммы перескакивали туда-сюда, она не могла толком уцепиться ни за одну. Что-то пробивалось извне. Что-то такое, что заставляло раз за разом воспроизводить в голове слова Регины, в которых угадывалось нечто… Но что именно? Как понять?
Между ними все кончено… Но как могло быть что-то между ними, если она изнасиловала Регину? Как вообще Регина могла думать, что между ними что-то было? Это Эмма думала. Это для Эммы существовали «они», не для Регины.
Не вязалось. Эмма не понимала, что именно, но не вязалось. И она морщила лоб и шевелила пальцами, словно это должно было помочь ей распрямить пружину.
Регина же явно не собиралась ждать.
– Теперь ты уйдешь, Эмма. Уедешь из города и больше никогда не появишься тут. Я сама буду привозить к тебе Генри, если он захочет тебя видеть, но сюда тебе дороги больше нет.
Она была настроена решительно. Очень. Сжимала кулаки и не двигалась с места. И Эмма уже почти ушла, сгорая в безумном огне, когда напоследок все же обернулась и посмотрела на Регину. Посмотрела очень внимательно, словно пытаясь запомнить. Забрать с собой память навсегда. А вместо этого поймала взгляд, который ее насторожил.
Глаза Регины. Они были… не такими. Неправильными. Эмма ожидала увидеть в них боль, страх, переживания прошлого, а видела лишь гнев и настороженность. Ожидание. Регина злилась, но не из-за того, о чем говорила. Казалось, что она злится на Эмму, да, это было логично, но не по причине, которая – по мнению Эммы – являлась камнем преткновения. Эмма понятия не имела, откуда у нее возникло такое ощущение, однако отделаться от него не могла. И оно жгло ее даже хуже, чем недавнее признание Регины, которое теперь представлялось каким-то… странным. И это все из-за одного взгляда?!
Да.
Из-за одного.
Регина ждала, что Эмма сделает. Послушается или нет. Словно от выбора Эммы зависело то, как Регина станет к ней относиться. Но зачем ей менять свое отношение к насильнику? Зачем ей ждать, если она – на словах – хочет получить один-единственный результат? Почему она была так рада видеть Эмму после года отчуждения? И это была неподдельная радость – совершенно точно. А вот теперь все так быстро переменилось.
Что-то тут было не так. Определенно.
Эмма нахмурилась.
Генри.
Генри вынудил Регину принять это решение. И он - не последняя капля, нет. Если бы она вынашивала его раньше, целый год живя одной местью, она никогда бы не позвала Эмму домой. К Генри. Не пришла бы просить о визите. Зачем ей поддерживать общение сына с той, кого она не хочет видеть?
Эмма невольно схватилась за живот, где почти уже окончательно зажила рана.
Она оставила ее в своем доме. Сгорая от мести, от ненависти, от воспоминаний прошлого, Регина оставила свою мучительницу у себя и пришла к ней ночью, чтобы поговорить по душам. Чтобы извиниться за свое поведение на крыльце.
Регина – гордая птица высокого полета.
Регина, которая мучилась от того, что сделала Эмма. Ненавидела ее. Желала, чтобы она убралась подальше.
Она купила ей квартиру, в конце концов.
Черт, да как такое может быть?!
До Эммы, наконец, начинало что-то доходить. Что-то очень смутное. Оно ощущалось пока лишь на кончиках пальцев, но стоило сделать усилие, чтобы схватить его полностью.
В данной ситуации можно было поступить только одним способом. И Эмма выбрала именно его. Вернувшись, она одернула куртку и распрямила плечи, набрав в грудь побольше воздуха.
– Нет, – сказала его твердо. – Я никуда не уйду. Я уходила слишком часто. Сейчас мы сядем и поговорим. Обо всем, что ты чувствуешь. И обо всем, что чувствую я.
Ее тирада явно оказалась неожиданной, потому что Регина не сразу нашла, что сказать. Она стояла, вытянувшись, молча смотрела на сосредоточенную Эмму и часто моргала. Словно растеряла все слова. Словно рассчитывала совсем на другое.
– Я не желаю!.. – вспыхнула Регина наконец, но Эмма схватила ее за плечи и сильно встряхнула.
– Ты желаешь, – внушительно заявила она, впервые за долгое время ощущая настоящую уверенность в собственных действиях. – И ты скажешь мне правду. Сейчас.
– Нет! Убирайся! – Регина попыталась скинуть с себя чужие руки, однако не преуспела.
– Ради Генри, пожалуйста, – попросила Эмма, уверенная, что на этот раз сработает.
И сработало. Регина все равно сдалась не сразу, буркнула для начала «Как именно это поможет Генри?», но Эмма заверила ее, что очень даже поможет: они вместе смогут успокоить его. Регина еще сопротивлялась, но по глазам уже было видно: она готова. Более того, она и сама хочет поговорить с Эммой по душам. По крайней мере, именно так думала Эмма. В это ей хотелось верить.
Она смотрела в глаза Регины и видела, как медленно и неохотно злость уступает место смирению. В сердце заплескалась неуместная гордость. Эмма сумела настоять на своем. Впервые за долгое время что-то собиралось произойти по ее воле. Это ли не радость?
Регина все еще колебалась. Смотрела на Эмму и молчала, что-то прокручивая в голове. А потом улыбнулась так ядовито, что Эмму прошиб пот.