Невесть откуда взялись силы. Будто узнанная правда придала их Эмме. В самом деле, было невыносимо трудно не знать ничего и хватать лишь ошметки, случайно брошенные со стороны. Да и те постоянно оказывались уже основательно подгнившими.
– Ты боялась, – Эмма вспомнила, как пару раз ловила у Регины странный взгляд, который, по ее мнению, выражал отношение к происходящему. К произошедшему. Тогда она все еще была единственной виновницей. Тогда она не думала, что кто-то из них может так отчаянно лгать.
Регина прищурилась. Злость по-прежнему витала где-то в воздухе, но уже не так агрессивно. Эмма смогла бы отмахнуться от нее, если бы захотела.
– О, несомненно, – Регина чуть растеряла кураж, в ее словах больше не было того предельного ликования. Однако она продолжала держать лицо.
– Но почему? Почему ты меня боялась? – потерянно спросила Эмма. Что такого она сделала, чтобы Регина ее боялась? Черт, она же только реагировала на то, что Регина говорила или делала! Реагировала в меру своего понимания происходящего.
Эмма впилась взглядом в Регину, ожидая ответа, но Регина молчала. Откуда-то Эмма знала: она борется с собой. Борется, чтобы не сказать лишнее. Решает, что может считаться лишним.
И, кажется, наконец, решила.
– Вот только не тебя, Эмма, – Регина надменно вскинула подбородок, всем своим видом показывая, что делает большое одолжение, просто отвечая на заданный вопрос. – Себя. Что выдам себя. Что покажу, чего хочу на самом деле. Что ты поймешь, чего я хочу.
Она говорила это будничным тоном так, что Эмма вновь растерялась, не понимая: правда это или искусная ложь? Регина действительно облегчает душу или делает вид, чтобы дать Эмме то, что она от нее хочет? Эмма вновь прислушалась к своим ощущениям.
Правда.
Регина не врала. И, видимо, ей было проще сделать вид, что все нормально, чем показывать кому-то, как она переживает. Словно то, что крутилось у нее в голове все это время, ничего не значило. Просто мелочь, через которую можно с легкостью переступить.
Эмма все же встала. Одернула куртку. Переступила с ноги на ногу, решая, не стоит ли подойти к Регине. И не подошла. Только тихо спросила:
– Так чего же ты хотела на самом деле, Регина?
Она думала, что знает. Она была уверена, что знает.
И оказалась не готова.
Регина усмехнулась ей в лицо прежде, чем сказать:
– Тебя.
Глаза ее сверкнули вызовом.
В горле Эммы пересохло. Пришлось сглотнуть, чтобы выдавить:
– Это так страшно – хотеть меня?
В голове шумело. Сердце билось в рваном ритме. Мысли путались.
Эмма не знала, как разложит по полочкам весь этот разговор. Сумеет ли вообще это сделать. Сможет ли понять Регину и принять то, чем с ней пожелали поделиться.
Регина хотела ее? И поэтому подначила сделать то, что Эмма сделала? Черт возьми, что за извращенный способ добиться желаемого!
Регина не отрывала от нее взгляда. Ждала реакции. Питалась эмоциями, словно вампир.
– А ты как сама думаешь? – ответила она вопросом на вопрос.
Эмма покачала головой.
– Никак.
Регина подставила ее. И продолжала подставлять целый год. Отлично зная, в какой заднице находится Эмма, она старательно заталкивала ее туда поглубже вместо того, чтобы хоть немного облегчить ношу.
Эмма знала, что должна была оскорбиться. Но не получалось. В отношении Регины у Эммы много чего не получалось. И она проигрывала – по всем статьям. Только ли потому, что не обладала нужной информацией? Может быть, ей хотелось проигрывать?
Регина молчала и, прищурившись, смотрела на Эмму. Наблюдала. Готовилась к следующему раунду. В ней не ощущалось больше тяжести, какую Эмма чувствовала всякий раз, начиная разговор. Если бы Регина была вещью, Эмма сказала бы, что ее только что отмыли, начистили так, что она засверкала. По крайней мере, снаружи. Что там у Регины еще осталось внутри, Эмма гадать никогда не взялась бы: неблагодарное это было дело.
– Зачем ты сказала, что у тебя «стокгольмский синдром»? – спросила Эмма вдруг. Ей было интересно: Регина пыталась принизить ее? Или себя? Быть может, обеих?
Регина только вздохнула.
– Я хотела, чтобы ты ушла, Эмма, – она сказала это оскорбительно снисходительно. – Чтобы можно было ничего не рассказывать, ничего не обсуждать. Тебе надо было просто уйти из моей жизни. Я очень сильно хотела этого. И хочу до сих пор, – она помедлила, колеблясь, но все же добавила нехотя, наконец отводя глаза: – Возможно, немного меньше.
Эмма была поглощена переживаниями и не сразу услышала окончание монолога. Она стояла, понурившись, и пыталась понять, что же такого плохого она сделала Регине, что та закрутила столь отвратительную интригу. И ради чего! Ради того, что все равно прошло, потому что кончилось его время!
– Я не планировала отбирать у тебя Генри, – пробормотала она наконец, не веря, впрочем, что это чем-то поможет. Раз уж Регина убедила себя в обратном… и сплела такую искусную сеть из обмана… Разве теперь ей есть резон просто взять и все переиграть? Даже с учетом того, что ее планы вынесены на всеобщее обозрение?
Регина хмыкнула.
– Ты бы и не смогла, – в ее голосе превалировала уверенность. Эмма подняла голову.
Мало-помалу внутри успокаивалось. Еще минуту назад все бурлило и кипело, требовало выхода, хоть какого-то. А теперь… Теперь хотелось просто спокойно договорить. Чтобы потом уйти и разложить все по местам.
– Зачем ты врала мне? – Эмма потерла переносицу. – Ты хотела меня, – и торопливо добавила, видя, что Регина хочет что-то возразить: – И не отрицай, ты сама только что это сказала! Ты хотела меня – и накрутила столько лжи, столько боли. Зачем? Я не понимаю.
Она правда не понимала. Неужели все это было из-за Генри? Или Регина не смогла смириться со своим желанием? Ей было стыдно?
Регина помолчала, сосредоточенно царапая ногтями край стола. Эмме хотелось подойти, обнять ее, но она сдерживала себя. Не знала, как Регина отреагирует на это. Не знала, как отреагирует сама. Наконец Регина вздохнула и нехотя произнесла:
– Ты действительно думаешь, что мне очень легко сидеть вот так перед тобой и рассказывать все то, с чем я жила последний год?
В голосе ее послышался надлом, который она тут же замаскировала усмешкой. Эмма увидела, как пальцы ее впились в то место стола, что она только что пыталась расцарапать.
– Я не знаю. Ты мне скажи.
Эмма все еще не была уверена, что то, что она будет говорить, не заставит Регину отступить. Не позволит ей вновь спрятаться в раковину, где она пробыла так долго. Не вернет их на круги своя. Она понимала, что подобный разговор для Регины слишком сложен. Что Регина не привыкла обнажать свои эмоции. Тем более, перед Эммой, которую она ненавидит. Но ненавидит ли? Или же это просто старая привычка?
Эмме тоже было непросто. Да, она только что узнала, что не является насильницей. Вроде бы груз с души должен был спасть, но почему же он все еще там? Почему она не поняла замысел Регины сразу? Почему не почувствовала? Она ведь всегда знала, где фальшь!
Всегда.
Но только не с Региной. Регина была абсолютно несчитываемым носителем. Словно закодирована, запаролена, защищена от чужих глаз и рук.
– Скажи мне, – настойчиво повторила Эмма и все же подступила чуть ближе. Их с Региной теперь разделял один шаг. И Эмма не планировала пока преодолевать его.
Регина искоса поглядела на нее, словно желая убедиться, что говорить придется. Эмма кивнула, подбадривая.
– Я не планировала откровенничать с тобой, – Регина криво усмехнулась, затем с вызовом вздернула подбородок. – Я планировала оставить тебя с чувством вины. С моим чувством вины, которое я должна была тебе передать, – она ткнула указательным пальцем себе в грудь, словно бы в подтверждение сказанному. – Потому что я хотела тебя, там, на лестнице.
Она скривилась, всем видом своим показывая, как отвратительно ей то, что случилось. Она очень старалась. И переигрывала из-за этого старания.
Хоть Эмма и знала уже всё, но услышанное все равно гулко стукнулось где-то внутри. Ноги слегка задрожали. Сжимая кулаки, Эмма заставила себя прийти в себя. Она должна была выслушать до конца то, что Регина хотела ей сказать.