Эмма доела шоколадку, посмотрела на пустую обертку, тяжело вздохнула и подумала, как хорошо, что она взяла три. И пачку печенья. И сок.
Несмотря на все переживания, сердце подсказывало Эмме, что все будет хорошо. Она понятия не имела, откуда взялось это убеждение, но ей очень хотелось ему верить. Потому что это была Регина. Потому что с ней должно было быть все хорошо. Обязано.
К горлу то и дело подкатывал ком, но Эмма усиленно заливала его соком. Она не хотела плакать. Что в этом толку? Кому это поможет? Правильно – никому. А значит, и делать это не нужно.
«Жук» стоял в укромном месте, в закоулке, куда Эмма заехала, чтобы никому не мешать и чтобы ей никто не мешал. Поэтому появление неподалеку от машины монахини и удивило, и привлекло внимание. Эмма даже чуть пригнулась, чтобы ее не заметили. Монахиня была знакомой. Кажется, именно она проводила Эмму к Азурии. Но что она тут делает? Далековато от монастыря.
Пока Эмма силилась вспомнить имя, монахиня, не особо глядя по сторонам, вытащила что-то из кармана – вроде бы небольшой пузырек, - встряхнула его, открыла и осушила одним глотком. Эмма даже хмыкнула невольно. Монахиня употребляет алкоголь? Как мило.
Астрид. Точно. Ее звали Астрид.
Может быть, Эмма бы и вылезла из машины, чтобы немного усовестить монахиню, но та проворно убежала. Эмма только покачала головой. Не ее это дело, конечно. И вмешиваться она не станет. Не в том она положении в городе, чтобы советы раздавать. Просто возьмет на заметку, что и в этом городе с религией есть проблемы. От самого основания.
Бурча что-то про себя, Эмма завела «жука» и поехала в участок. Ей следовало подготовиться к допросу Голда, и она не собиралась пускать это дело на самотек.
========== Глава 12. Часть 2 ==========
Допрос Голда ничего не дал. Абсолютно ничего. Эмма подготовилась очень тщательно, вопросы ее были продуманы от и до, Спенсер соизволил присутствовать лично, дабы ничего не упустить, но… Но и упускать было нечего. Либо Голд действительно ни в чем не был виноват, либо он слишком умело врал. Эмма верила во второе, однако доказать это никак не могла.
– У вас только показания Миллс. Сами по себе они ничего не значат. Лишь повод внимательнее следить за Голдом.
Эмма и Спенсер стояли в коридоре, за «односторонним» зеркалом, отделяющим их от Голда. Тот сидел спокойно, время от времени поправлял манжеты рубашки и скучающе оглядывался, не выказывая никакого беспокойства. Будто знал, что никто и ни в чем его не обвинит. Даже если очень захочет.
Эмме стало тоскливо. Она уже много чего спланировала, много чего представила, и вот снова всё катилось слишком далеко. Голд был почти в руках и ускользал так ловко, что впору было задуматься. Может быть, кто-то помогает ему? Может быть, сам Спенсер?
Эмма подозрительно посмотрела на прокурора. Тот же задумчиво глядел на Голда и едва заметно качал головой, будто ведя сам с собой молчаливый диалог. Мог ли Голд заплатить ему? Мог, разумеется. Вот только и это тоже пока что недоказуемо. При самом большом желании.
Эмма не кипела, не возмущалась и не испытывала гнев. Она просто была очень усталой. Чересчур. И даже с этим поделать ничего не могла. Иногда ей все еще хотелось бросить город и людей и уехать подальше. Не далее как вчера она приехала к границе города и, выйдя из машины, долго смотрела на пустую дорогу. Та манила своей бесконечностью, своей новизной. Но, конечно, никуда Эмма не уехала. Слишком многое держало ее здесь. Слишком.
– Заявление есть заявление, – пробурчала она упрямо, передергивая плечами. – Мы не можем просто взять и оставить его без внимания.
Спенсер хмыкнул.
– Мы и не оставили, шериф. Мы вызвали Голда и допросили его, хотя по факту не было совершено никакого преступления, по которому он мог бы пройти подозреваемым.
Эмма поджала губы.
– А взорванная машина мэра?
Спенсер приподнял брови.
– А что, уже доказано, что это дело рук Голда?
Эмме оставалось только промолчать.
Конечно, ничего доказано не было. Эксперты долго возились с останками автомобиля, пытались снять отпечатки, но не нашли ничего стоящего. Насчет бомбы саперы сказали, что мощность была не слишком большая, иначе результат оказался бы иным, так что подозрения Эммы лишь подтверждались: Регину убивать не собирались. Ее хотели всего лишь напугать. Или предупредить о чем-то. Вполне возможно, кому-то не нравилось то, что она общается с Эммой. А кому это могло не нравиться? Голду. Эмма зациклилась на нем, она отлично это сознавала, но не могла ничего поделать. Ей все еще казалось, что она близка к разгадке, что ходит кругами и никак не может сделать последний шаг, ухватиться за конец размотанной нити.
Спенсер велел Эмме отпустить Голда и ушел восвояси, а Эмма еще долго стояла за дверью, не решаясь войти в комнату для допросов. Она знала, какими глазами посмотрит на нее Голд. И именно так он и посмотрел, разумеется, стоило ей переступить порог.
– Ну что, шериф? – он вольготно откинулся на стуле. – Не удалось вам?
Эмма мрачно зыркнула на него из-под насупленных бровей.
– Можете быть свободны, – сухо проговорила она, засовывая руки в карманы. Голд неспешно поднялся, беря трость.
– Могу, конечно, – легко согласился он, не скрывая улыбки. – И буду. Как бы вы ни старались сотворить со мной что-нибудь этакое.
Он прошел мимо застывшей Эммы, обдав ее терпким запахом парфюма, и остановился возле двери, небрежно бросив:
– Послушайтесь, моего совета, шериф: если вам так хочется стать героем, посмотрите в другую сторону. Под Богом ходит множество людей с грехами.
Эмма не повернулась к нему, а Голд не стал ждать. Постукивая тростью об пол, он ушел, не прощаясь. Эмма была уверена, что он смеется над ней. Может быть, и над Спенсером тоже, и над Региной, но над ней – особенно громко.
Подойдя к столу, Эмма взяла листы бумаги, на которых дублировала ответы Голда, и быстро просмотрела их. Голд утверждал, что их с Региной соперничество за пост мэра было в лимите правил. Что если Регине и казалось, что что-то идет не так, то почему же она сразу не заявила в полицию? Почему не сообщила о мнимых махинациях, о не менее мнимых угрозах? Боялась, что это повредит Генри? Нелепица: так бы его принялись охранять. А может быть, она молчала, потому что ей нечего было сказать?
Эмма спрашивала Голда и о взрыве, и, разумеется, там он тоже все отрицал. Эмме очень хотелось поверить ему, уж больно честным казался его взгляд, но что-то внутри подсказывало: причастен. Он непременно к этому причастен. Может быть, не так сильно, как хочется думать Эмме, но…
Внезапная злость на нулевой результат почти заставила Эмму смять бумаги. Она остановила себя в последний момент, руки ее дрожали. Пришлось очень аккуратно положить записи на стол и отойти на пару шагов, успокаивая дыхание. Почти сразу зазвонил мобильник. Эмма подумала, что это Дэвид, но это оказался Генри.
– Я хочу навестить маму, – сказал он без особых приветствий. – Отведешь меня?
Эмма прикрыла глаза и улыбнулась.
– Конечно, – сказала она мягко. – Приеду за тобой через двадцать минут.
Самая лучшая новость этих дней заключалась в том, что Регине сохранили ногу. Вэйл провел сложнейшую операцию, бился около десяти часов, но сумел сделать так, чтобы в обозримом будущем Регина сумела обходиться без костылей. Эмма не вдавалась в подробности, ей был важен результат, и она просто от души радовалась тому, что все обошлось. Потому что все действительно обошлось: кто-то берег Регину. Эмме не очень хотелось думать, что этот кто-то смотрит сверху, но иных мыслей по этому поводу как-то не возникало. Она даже подумала сходить в церковь, помолиться или что там делают в таких случаях, но так и не сходила. Сначала времени не было, а потом и желание сошло на нет. Эмма не жалела. Не о чем было.