– Не надо, – шепнула Регина в ответ. – Не здесь.
Эмма сглотнула и согласилась.
Не здесь.
Не сейчас.
Но когда-нибудь – обязательно.
Она видела, что Регина почти пришла в себя – не физически, конечно, до полного исцеления там еще было долго. Морально. Их разговор, случившийся не так уж и давно, все еще был жив и собирался жить достаточно долго. Они обе не забудут его никогда, как и многое другое. Но… мир продолжает вертеться. Они не могут просто застыть в нем, как мухи в янтаре. Эмма верила, что они и не хотят это делать – обе.
– Я позову Генри, – сказала Эмма, со вздохом вставая и отпуская руку Регины. – Он, наверное, уже там с ума сходит.
Проклятье, как может она постоянно забывать о собственном сыне? И бестолку искать этому оправдания!
Раскрасневшаяся Регина быстро кивнула, прикусив нижнюю губу: она ведь забыла про Генри вместе с Эммой.
– Конечно. Позови. А сама иди.
Это не прозвучало приказом, скорее, Регина сомневалась, говоря это, но Эмма и сама понимала, что нужно идти. Сегодня она получила больше, чем то, на что рассчитывала, выходя из участка. И ей хотелось думать, что этот небольшой шаг в итоге заведет их достаточно далеко. Так, чтобы назад пути уже не было.
Эмма хотела сказать, что любит Регину, но в последний момент прикусила язык, не зная, не испугает ли это их обеих. Регине нужно было дать время. Несмотря на то, что она всегда казалась достаточно импульсивной и скорой на решения, Эмма нутром чуяла: данный вопрос не тот, в котором важна скорость. У них еще будет время. Обязательно.
– Ты не говорила с Генри? – Эмма немного смутилась. – Ну… о нас?
Регина отрицательно покачала головой.
– Не так, как следовало бы, вероятно, – сухо отозвалась она и отвернулась, какое-то время разглядывая крошечную картину на стене. Потом нехотя добавила:
– Я не знаю, что ему сказать. А сам он ни о чем не спрашивает.
Эмма ощутила облегчение. Значит, не одна она мучается, пытаясь определить, нужно ли вызывать Генри на разговор. Что ж, это радует. Не особо должно, но радует. Быть одиноким – дурное и пустое занятие. Эмма достаточно им отзанималась.
– Ты уверена, что все в порядке? – спросила Эмма, уже стоя на пороге палаты. Регина скривила губы.
– Не сомневайтесь.
Она лежала, откинувшись на подушки, и лишь цвет ее губ и щек напоминал о том, что еще недавно она сполна отдавалась жарким поцелуям, возможно, мечтая о большем: во всяком случае, Эмме так показалось. Она знала, что убедиться может лишь одним способом, недоступным ей сейчас, так что приходилось отступать несолоно хлебавши. Регина проводила ее пристальным взглядом, от которого жгло затылок и шею.
Выйдя из палаты, запустив туда нетерпеливого Генри и убедившись, что Регина ее уже не увидит и не услышит, а Робин и Роланд куда-то исчезли, Эмма вдруг заплакала. В один момент, будто кто-то открыл кран со слезами. Навзрыд, едва сдерживаясь, чтобы не застонать в голос. Ноги задрожали, пришлось сесть на первый попавшийся стул. Слезы катились по щекам градом, она не успевала их вытирать.
Эмма не знала, почему плачет. Ей было почти стыдно это делать. В действительности ведь все было хорошо. В данный момент – абсолютно все. Было ли Эмме стыдно за то, что она подставляла Робина? Возможно. Было ли ей стыдно из-за того, что она, кажется, надавила на Регину? Может быть. А может быть, это все нервы. Куда же без них?
Эмма перестала плакать столь же резко, сколь начала. Просто вдохнула глубже, чем надо, поперхнулась, закашлялась – и слезы остановились. Кран снова повернули, теперь уже в другую сторону. Эмма сидела, скорчившись, и пыталась остановить кашель, но никак не могла. И краем уха случайно зацепила фразу одной из медсестер, проходящих мимо:
– …да он появился в палате у того красавчика буквально на минуту, а потом тот раз – и умер. И ведь в крови у него…
Эмма не услышала начала и не успела расслышать конец, но сомнений отчего-то не оказалось: Голд заходил к Джефферсону в палату еще до того, как там появилась Эмма. И что-то вколол ему. Так? Так. Почему? А о чем еще тут могут говорить? В городе не так уж много смертей было за последнее время. Собственно, только Джефферсон. Но вот забавность – почему же Вэйл, самолично проводивший вскрытие (потому что Эшли заболел), ничего не сообщил о препарате?
Быстро утерев все еще влажное лицо, Эмма вскочила и помчалась за медсестрами, намереваясь выяснить, где сегодня Вэйл. Ничего не вышло с Голдом? Что ж, может быть, выйдет с кем-нибудь другим. А оттуда уже ниточка приведет туда, куда нужно.
Вэйла застать не удалось, он был на чьих-то родах, Эмма не вдавалась в подробности. Что ж, тогда придется наведаться к Голду – снова. Переживет. Она заглянула к Регине, убедилась, что Генри там, уточнила, как долго он хочет пробыть у матери, и сказала, что вернется за ним через пару часов. Регина попросила привезти ей каких-нибудь книг или, на крайний случай, журналов. Эмма пообещала, что не забудет. И она действительно помнила свое обещание, пока на полдороге к лавке Голда не позвонил Спенсер. Удивившись его звонку, Эмма подняла трубку.
– Слушаю.
– Шериф, – Спенсер звучал немного напряженно и говорил довольно быстро, – мне тут поступил анонимный звонок…
– Вам? – невольно удивилась Эмма. Было чему удивиться: анонимки обычно поступали в полицию. Ну, может быть, к пожарникам. Но прокурору? В чем смысл? Он не реагирует на вызовы. Если хочется подкупить его, надо действовать более открыто.
– Мне, мне, – раздраженно подтвердил прокурор. – Да, я тоже не понимаю, почему именно мне, но дело не в этом. Аноним назвал место – монастырь. И время – 18.20.
Эмма невольно посмотрела на часы.
18.10.
– И что мне делать с этими знаниями? – недоуменно поинтересовалась она, паркуясь, потому что было неудобно ехать и разговаривать.
Спенсер недовольно фыркнул.
– Подключите фантазию, шериф. Езжайте и проверьте, в конце-то концов, не мне же этим заниматься!
– Но позвонили-то вам, – резонно возразила Эмма.
– Шериф, – в голосе Спенсера зазвучали стальные нотки. – Не испытывайте мое терпение.
И он отключился. Эмма какое-то время смотрела на замолчавший телефон, потом тряхнула головой.
В чем смысл вообще этой анонимки? Кто-то отвлекает ее от чего-то? Или, скорее, попытался отвлечь Спенсера, но тот на уловку не поддался? Эмма покачала головой. У нее не было ни малейшего желания ехать в монастырь, она планировала взять Голда за шкирку – в который уже раз? – и как следует встряхнуть его, но… Но, видимо, придется слегка изменить планы.
Эмма подумала и набрала номер Дэвида. Когда трубку сняли, она, не успев услышать ни слова, затараторила:
– Дэвид, срочно подъезжай к монастырю, там…
– Это не Дэвид, – сказала ей трубка голосом Мэри Маргарет.
– Оу, – смутилась Эмма. – Извини, – она помедлила немного, хотя извиняться ей, в общем-то, было не за что, и спросила: – А Дэвида ты можешь позвать?
– Нет. Он в душе.
Эмма побарабанила пальцами по рулю.
– Ясно.
Ей действительно было ясно, зачем Дэвиду средь бела дня потребовался душ, и почему на его телефон отвечает Мэри Маргарет.
– Ладно. Выйдет, попроси, чтобы набрал, хорошо?
– Хорошо.
Эмма уже хотела попрощаться, как вдруг услышала торопливое:
– Эмма, ты не могла бы встретиться со мной?
Предложение было очень неожиданным. Эмма даже подумала сначала, что ослышалась. Мэри Маргарет предлагает встретиться? Мэри Маргарет? Встретиться? Хм. Кто-то где-то умер? Земля скоро прекратит вертеться?
Нет, зла на Мэри Маргарет Эмма больше не держала – не было смысла. Она понятия не имела, откуда взялась та неприязнь, что Мэри исправно демонстрировала, и, по правде сказать, не сильно рвалась узнавать правду. Да и теперь уже общаться не очень-то хотелось. Но… Но вслух Эмма вежливо сказала:
– Конечно. Когда тебе удобнее?