Спенсер вздохнул в трубку.
– Я знаю, зачем вы звоните, можете не говорить. Нет, я не даю вам ордер на просмотр записей камер больницы.
Эмма вдруг подумала: а кто ей вообще сказал, что ордеры может выписывать только прокурор? Не надо ли перечитать свои трудовые обязанности? Хотя в этом городе может быть все, что угодно. В чем она не раз убеждалась уже.
– Вы не понимаете, что кроме Голда…
– Шериф Свон! – Спенсер повысил голос. – Это вы не понимаете! У вас сейчас уже есть, чем заняться! Так пойдите и займитесь!
Он отключился, не простившись, и Эмма даже вздрогнула от неожиданности. Нет, обижаться на грубость она не собиралась. Она собиралась пойти и заняться делом. Правда, не тем, к которому так настойчиво отправлял ее Спенсер. Черт, а не мог ли Голд его подкупить? Слишком уж агрессивно он принялся выступать против того, чтобы дожать антиквара. Мысль была очень вкусной. Но подтвердить ее не представлялось возможным. Завести дело против прокурора города Эмма не могла – если она еще и его против себя настроит… Ладно, можно подождать, посмотреть, что да как. И впрямь ведь монашки с наркотиками сейчас важнее. Хотя и забывать о взрыве нельзя. Регина выжила, но какой ценой? Вэйл говорит, что с ее ногой будет все в порядке, однако всякое может случиться. Нет-нет, лучше не думать об этом! Все будет хорошо.
Подготовив себя к очередной встрече с Робином, Эмма для храбрости – и для того, чтобы избавить себя от излишнего негатива – пару раз спустилась и поднялась по больничной лестнице: с первого этажа на последний. Думала еще заглянуть в подвал, но вспомнила, когда видела его в последний раз, и, содрогнувшись, решила, что не стоит. В голову упорно лезло имя – Белль Френч. Где она его слышала? А, точно! Вторая пациентка психиатрического отделения, о которой до сих пор ничего не слышно. По своему опыту Эмма знала: если пропавший человек не нашелся в течение трех суток, дальше можно не искать. Он либо мертв, либо не хочет возвращаться. Конечно, оставался шанс на потерю памяти, но он, чаще всего, приводил к первому результату. Вот и эта Белль Френч, наверное…
Эмма возвела глаза к потолку и спросила себя, зачем она думает обо всем этом? Френч никто не искал. Даже ее собственный отец. Полиции, конечно, были выданы указания время от времени приглядываться к непонятным личностям, но Эмма считала, что если Френч и выжила, то давно уже сбежала из Сторибрука. Если в лес, то с концами. При всем желании Эмма не смогла бы прочесать его весь – даже с помощниками, коих у нее было не так уж много.
Мысли о Белль Френч так прочно обосновались в голове, что первым вопросом, который Эмма задала, вернувшись в палату к Регине, был:
– Ты что-нибудь знаешь о женщине по имени Белль Френч?
И только потом она обнаружила, что Робина уже нет, а значит, можно было бы поговорить и о чем-нибудь другом. Регина, судя по всему, немало удивилась началу разговора, потому что даже не стала юлить, а ответила прямо:
– Знаю. Пациентка, сбежавшая вместе с Джефферсоном. Тебе зачем?
Она прищурилась и сложила руки поверх одеяла. Больная нога ее была подвешена над кроватью на растяжках. Эмма не удержалась от того, чтобы погладить ее, однако замерла, едва коснувшись, понимая, что, возможно, сейчас нагло нарушила личное пространство, которое у Регины всегда было очерчено четко. Регина же усмехнулась и, к великому удивлению Эммы, сказала:
– Если хочешь, то разрешаю.
Эмма несмело дотронулась до бедра Регины. Это движение вышло без какого-либо эротического подтекста – просто хотелось ощутить чужое тепло. Убедиться, что все это не сон, что ли. Эмма касалась теплой кожи и боролась с желанием закрыть глаза и полностью погрузиться в ощущения. Из приятной неги ее вырвал вопрос:
– Так при чем тут Белль Френч?
Эмма, успевшая забыть про все на свете, с сожалением убрала руку. Белль Френч? Ах да! Встряхнувшись и порадовавшись, что Регина ей не «выкает», Эмма подтащила стул к кровати и уселась на него.
– Да вот просто не могу отделаться от мыслей о ней, – она поморщилась, потирая переносицу. – Сама не знаю, почему. Ты не знаешь?
Рука еще помнила ощущение теплой нежной кожи, хотелось сжать пальцы, чтобы не упустить его.
Регина недоуменно пожала плечами.
– Ты принесла мне что-нибудь почитать? – ответила она вопросом на вопрос, демонстрируя, что ей нет никакого дела ни до Белль Френч, ни до терзаний Эммы по этому поводу. – А то я скоро лишусь глаз из-за чтения с телефона.
Эмма приподняла брови.
– Как тебе вообще разрешают пользоваться телефоном? – хмыкнула она. – Это же больница!
Она вдруг подумала, как хорошо, что Робин ушел. Не очень понятно, правда, как она пропустила его уход, но разве в его присутствии они смогли бы нормально поговорить? Разве позволила бы она себе коснуться Регины? Конечно, нет!
Эмма не испытывала угрызений совести от подобных мыслей. Она считала, что Робин в жизни Регины – случайность, направленная на то, чтобы отомстить. Месть удалась, что уж там. Но время для нее вышло. Теперь надо найти время для другого.
Регина прищурилась.
– Я все еще мэр, а вы, шериф, уходите от вопроса.
Эмма обреченно откинулась назад и покачала головой.
– Ничего я тебе не принесла. Я планировала заглянуть вечером, но получилось так, как получилось.
Она беспомощно развела руками, чувствуя себя практически разрушителем надежд. Еще и Регина смотрела так, что хотелось провалиться под землю.
– Что ж, – услышала Эмма, – у вас есть шанс реабилитироваться, если вы знакомы с этим словом. Вечером.
Эмма скорчила гримасу, понимая, что сейчас она и вовсе станет врагом номер один.
– Я не могу вечером, – убито проговорила она. – У меня встреча.
– С кем? – тут же вскинулась Регина. И, не успела Эмма и рта раскрыть, как добавила:
– Неужели кто-то может быть важнее меня?
Кажется, Регина шутила. По крайней мере, ее улыбка это утверждала. Такая улыбка, которую Эмме слишком сильно хотелось поцеловать. И она поступила именно так, порывисто наклонившись вперед и прижавшись губами к губам. Регина ответила ей, ничуть не усомнившись, и на какие-то секунды Эмма ощутила себя самым счастливым человеком в мире. Но поцелуй закончился, а Регина не забыла, о чем спрашивала.
– Так с кем же у тебя встреча, шериф Эмма Свон?
Несмотря на нежность голоса и на мягкое касание ладонью щеки, Эмма отчетливо понимала: нельзя говорить правду. Только не сейчас и только не Регине.
– С тем, кто врезался в мою машину сегодня.
В общем-то, это было полуправдой. В машину тот парень… как его… Август Бут действительно врезался. Вот только встречаться с ним Эмма не собиралась. Теперь, видимо, придется.
Регина нахмурилась, но руку от лица Эммы не убрала, только всмотрелась в глаза пристально.
– Ты в порядке?
Эмма накрыла ладонью ее пальцы, млея от прикосновения, и кивнула.
– Там несильно, но он хотел встретиться. И я не знаю, на сколько это все затянется. Кроме того, надо бы и «жука» осмотреть, вдруг там сильнее повреждения, чем кажутся.
Эмма врала, и ей было очень стыдно. Однако говорить про Лили она боялась. Реально боялась, потому что смутно предполагала, какую реакцию может выдать Регина. И это будет не та реакция, после которой Эмма снова сможет получить поцелуй. Просто надо действительно разыскать этого Бута. Перед Лили. Черт, а ведь Робин мог рассказать про нее! Черт-черт-черт!
Эмма спешно принялась придумывать оправдание своей лжи, но Регину, кажется, больше не волновало, с кем там у Эммы вечером встреча. Она снова погладила ее по щеке, а потом потянулась за еще одним поцелуем. Эмма, не привыкшая к тому, что Регина проявляет инициативу, удивилась, но возражать не стала. Кроме того, пока они целовались, можно было не опасаться, что кто-то вспомнит Лили.
– Я говорила с Вэйлом сегодня, – выдохнула Эмма, когда поняла, что в скором времени ей будет мало поцелуев, а Регина пока что вряд ли захочет чего-то большего. – Ты знала, что Джефферсона отравили?
Регина поморщилась и облизнула чуть припухшие губы. Глаза ее были подернуты легкой дымкой, и Эмма невольно сжала ноги, представив, как Регина могла бы смотреть на нее в другой ситуации. Проклятье, она ведь пришла сюда не для этого! Но рядом с Региной было сложно не думать о сексе. Эмма постоянно бросала себе вызов и частенько проигрывала. Она только надеялась, что Регина никогда не узнает, как часто Эмма заканчивала свои вечера рукой между ног, крепко зажмуренными глазами и искусанными губами. В общем-то, хорошо бы, чтобы никто об этом не узнал.