Вот так он шёл, жмуря слезившиеся, никак не желавшие привыкать к свету глаза, когда Нелетучий Мыш зашипел и беспокойно завозился у него на плече. Потом впереди раздались человеческие голоса.
Волкодав обогнул большую, увитую цветущим кустарником меловую скалу и увидел впереди дорогу, а на дороге – троих человек.
Одна была пожилая седовласая женщина в серых шерстяных шароварах и синей стёганой безрукавке, запахнутой не так, как было принято у веннов. Она медленно пятилась, держа в руках посох, а в сторонке смирно стоял мышастого цвета ослик. Волкодав почему-то сразу решил, что ослик принадлежал путешественнице. А прямо перед собой он увидел спины двоих вооружённых мужчин. Один держал наготове копьё, другой – длинный топорик. Они подходили к женщине, громко переговариваясь по-саккаремски. Волкодав выучил этот язык в руднике, но всё же испытал лёгкое изумление, обнаружив, что действительно понимает. Смысл их речей дошёл до него лишь в следующее мгновение.
Двое дюжих молодчиков обменивались похабными замечаниями и советовали женщине по-хорошему подарить им и ослика, и свою благосклонность. Тогда, может, они позволят ей остаться жить.
Потом они заметили, что женщина, не слушая, любознательно рассматривала что-то у них за спиной. Волкодав бросил котомку, издал животное рычание и ринулся в бой.
Он уже тогда был очень быстр. И очень силён. И, когда доходило до драки, помышлял лишь о том, как бы убить, а не о том, как сохранить себе жизнь. Всё кончилось в считанные мгновения. В дорожной пыли валялись два трупа, а Волкодав стоял на коленях, зажимая ладонью распоротое плечо. Прежде чем свалиться со сломанной шеей, один из грабителей успел-таки ударить его, и наконечник копья чиркнул по кости.
Седовласая женщина между тем хладнокровнейшим образом оглядела побоище, и Волкодав увидел досаду и огорчение у неё на лице. Она подошла и спросила, остановившись над ним:
«Зачем ты убил этих несчастных, малыш?»
Широкоплечий «малыш» с порядочной сединой в бороде смотрел на неё снизу вверх, плохо понимая, о чём речь. Сперва его прохватил холодный пот при мысли: неужто случилось страшное и он сдуру совершил то, чего больше всего в жизни боялся – расправился с неповинными?.. Но нет, свежая память о только что происшедшем свидетельствовала, что он не ошибся.
«Ну… Как же, госпожа…» – выдавил он наконец.
«Они ещё могли бы образумиться и понять, что выбрали неправильный путь, – укоризненно проговорила женщина. – Теперь они ничего уже не поймут. Зачем тебе понадобилось их убивать?»
С таким же успехом она могла бы потребовать объяснений, почему у него, положим, две руки. А не пять и не шесть. Человеку, способному хотя бы задумать непотребство над женщиной, попросту незачем было дальше жить. И всё тут. На том стоял его мир.
«Совсем дикий. И совсем глупый, – вздохнула незнакомка. Потом велела: – Ну давай, показывай, что ты там себе причинил».
Волкодав осторожно разомкнул пальцы. Из-под руки густо побежала кровь.
«Зажми и сиди», – последовал строгий приказ. Женщина посвистала ослику. Тот послушно подбежал, семеня, и принялся кротко обнюхивать обоих – Волкодава и Мыша. Женщина расстегнула перемётную суму и вытащила маленькую коробочку. Высыпав себе на ладонь толику блестящего бесцветного порошка, она сжала сухонький кулачок, поднесла его ко рту и нагнулась:
«Убери руку…»
Волкодав снял с раны ладонь. Женщина резко дунула в кулак, и порошок вылетел плотным облачком, глубоко проникнув в кровоточащую плоть.
Венну случалось кропить раны вином, случалось и прижигать их головнёй. Он думал, что уже испытал на своей шкуре всё, что только возможно, но, оказывается, ошибся. Половина торса и вся рука до пальцев попросту отнялись. Волкодав не закричал только потому, что умение терпеть было едва ли не главной наукой, усвоенной им в Самоцветных горах.
«…ласковый, – вновь дошёл до сознания голос незнакомки, продолжавшей как ни в чём не бывало что-то ему рассказывать. – Но я берегу его для особенных случаев. Например, для рожениц».