Волкодав нагнулся над убитым разбойником, заглянул в мёртвые глаза. Так и есть. На него, точно две бездонные проруби в зимнем льду, смотрели невероятно расширенные зрачки. Волкодав приподнял веко второму. То же самое.
На востоке уже разгоралась вдоль горизонта узенькая полоска зари. Разбойники отступили и скрылись в лесу, постаравшись унести либо добить своих раненых. Потому что пленников неминуемо заставили бы говорить. Хотя, наверное, всем было уже ясно, что в сказку о воинственных духах, встающих из Кайеранских трясин, больше никто не поверит.
– Зря вы насмерть обоих, – глядя на трупы, сказал Волкодав близнецам. – Можно было бы порасспросить.
Лихобор густо покраснел и ответил за себя и за брата:
– Мы так испугались…
Кнесинка сидела рядом с Эртан, гладя мокрую голову вельхинки. Было видно, как дрожали у неё руки. Она всё не верила, что страшная ночь близилась к завершению.
– Всё хорошо, бан-риона, – тихо выговорила Эртан. – Отбились.
Она лежала с закрытыми глазами, бледная до зелени, но кровь изо рта больше не шла. Она утверждала, что ей почти не было больно, если не шевелиться.
Потом со стороны, противоположной болоту, послышался боевой клич галирадской дружины, звон оружия и топот копыт.
– Ага, – устало сказал Волкодав. – Вот и Лучезар.
– Где его Хёгг таскал, хотел бы я знать, – присаживаясь рядом на корточки, зло буркнул Аптахар. У сегванов это была любимая поза. Другие племена обычно видели в ней неиссякаемый источник для шуток, только сейчас ни у кого не было охоты шутить.
Волкодав вытащил из ножен меч, положил его поперёк колен и стал чистить. Известно, что бывает с клинком, если его вовремя не отчистить от крови. Он тоже мог бы много всякого разного сказать про Лучезара, но при кнесинке сдерживался.
Болезненно хромая, к ним подошёл Мал-Гона и сел наземь, неловко вытянув вперёд перехваченную тряпицей ногу. Он потерял в сражении четверых отличных парней и был расстроен и зол.
– Мужилу не видел? – мрачно спросил Аптахар.
– Да чтоб он сдох, твой Мужила!.. – прорычал вельх. – Пришибли – плакать не буду!
Сольвеннские ратники, слышавшие эти слова, и не подумали возражать. Кнесинка смотрела на мужчин, ещё не остывших, не отошедших от боя. Наверное, следовало одёрнуть молодцов, заставить чтить того, кого поставили над ними старейшины. Но в том-то и беда, что не заставишь уважать человека, который ничем этого не заслужил.
И кнесинка сказала совсем другое.
– Я недостойна быть государыней… – тихо обратилась она к Волкодаву. – Я… я совсем перетрусила…
Волкодав поднял голову и улыбнулся. Аптахар и Мал-Гона посмотрели на неё, потом друг на друга и одновременно захохотали. Спустя некоторое время смеялась уже вся маленькая крепость, даже те, над кем успел потрудиться Иллад.
Внизу между тем поднялся шум и крик. По всей видимости, Лучезаровичи загоняли «призраков» обратно в болото. Несколько востроглазых ребят взобралось на валуны; делалось всё светлее, и они разглядели лодки, улепётывавшие через разлив. Самые обычные плоскодонки, только на бортах ещё болтались обрывки камыша и сплетённых ветвей. Остальное охапками летело в стоячую воду: разбойники уносили ноги.
Когда по склону холма, приближаясь, застучали копыта, ратники снова схватились за луки и строго окликнули подъехавших.
– Славный воевода, боярин Лучезар Лугинич едет! – долетел навстречу голос Плишки. – Дорогу боярину!
Дорогу боярину освободили, хотя и без той почтительной спешки, к которой он привык в Галираде. Лучезар соскочил с вороного и стремительно вошёл в святилище, сопровождаемый Канаоном и Плишкой. Остальные сунулись было за ним, но их не пустили, сославшись на то, что внутри и без них довольно народа. На самом деле ратники, только что отстоявшие свою госпожу, вовсе не желали допускать к ней сторонних людей.
Однако Лучезар, как вскоре выяснилось, смотрел на вещи иначе.
– Сестра! – воскликнул он, ликуя. – Мы разбили и разогнали их, сестра, ты спасена!
Кнесинка Елень молча смотрела на него снизу вверх. Волкодав уже стоял подле неё, по правую руку, чуть впереди. Серо-зелёные глаза настороженно ощупывали и боярина, и двоих головорезов у него за спиной. Лучезар не мог не заметить, что с ним здесь уже обращались как с чужаком. Никто не разделил его восторга по поводу спасения «сестры», никто не отозвался на ликующий возглас. Кроме дружины, грянувшей мечами в щиты: