– Нагнись! – строго велела она рослому телохранителю.
Венн нагнулся. Бабка мигом схватила его за уши и… прошлась сухими морщинистыми губами по его лбу и щекам.
– Спасибо, сынок… – тихо, чтобы не слыхали близнецы, сказала она.
Зато государыня кнесинка с самого утра ни разу не подняла на Волкодава глаз. Трудно смотреть в глаза мужчине, который сумел оградить твоё целомудрие пуще тебя самой.
Аптахар первым вернулся из своего отряда, пристроился к Волкодаву и некоторое время молчал, шагая с ним в ногу. Казалось, он что-то обдумывал.
– С самой весны мы с тобой заодно, – проговорил он наконец. – А ведь у меня венн брата убил. Младшенького. Хёггов хвост! Когда это я думал, что буду заодно с венном? А?.. Я тебя спрашиваю!
Волкодаву ответить было нечего, и он промолчал. Он всё равно не собирался рассказывать Аптахару, как сам – было дело – смертельно ненавидел сегванов. Всех без разбора. Тоже, кстати, было за что. И как потом, угодив на каторгу, он от этой глупости быстренько излечился.
Аптахар тщательно разгладил широкой пятернёй кудрявую бороду, но только для того, чтобы тут же скомкать её в кулаке.
– Вот что, венн… – сказал он. – Может, нам, когда в Велимор доберёмся, взять да и кровь смешать всем четверым? Я, ты, Декша, Мал-Гона… Надо же держаться друг друга. Не против?
Волкодав был не против. Хотя кровное побратимство – дело слишком ответственное, чтобы о нём вот так, с налёту, решать. Это родство паче данного предками, потому что его сам выбираешь. И если уж случаются раздоры между побратимами, так о них и через сто лет помнят.
– Дело доброе, – сказал Волкодав. – Только государыню сперва довезём.
А про себя подумал: если и впрямь дойдёт дело до побратимства, как бы ещё и троим старшинам от Людоедова сынка страдать не пришлось…
– Что-то Лучезаровичи приотстали, – заметил Аптахар, оглядываясь назад. Действительно, Лучезарова чадь, двигавшаяся позади ратников и в некотором отдалении от них, не слишком спешила. Должно быть, гордый Лучезар не желал «глотать пыль», хотя никакой пыли не было и в помине: малоезженая дорога заросла густой жёсткой травой. Волкодав посмотрел на своих. Зоркий Лихослав стоял во весь рост в повозке, придерживаясь за передок, и не отрывал напряжённого взгляда от границы редколесья. Мели траву длинные, в разноцветную клетку, понёвы служанок, и подле каждой девушки шагал отчаянный молодец. Ещё десятка полтора воинов держалось около повозки. Случится что, не случится, а только удирать, бросая раненых, – самое последнее дело.
Скальная стена впереди выдавалась в поле этаким мысом, острым и неприступным. По крайней мере Волкодав, доведись ему нужда карабкаться наверх, поискал бы другое местечко. Красноватые нависающие утёсы внушали почтение. Насколько Волкодав помнил карту, дальше должно было открыться широкое устье ущелья. По словам Дунгорма, это ущелье снаружи выглядело вполне проходимым и длинным, но на деле очень скоро кончалось слепым тупиком. А по другую сторону устья высилась удивительная скала в ровную полоску, бурую с жёлтым. Обогни её, и почти сразу окажешься на стиснутой валунами тропинке к Препоне.
Волкодав видел, как дозорные, шнырявшие туда-сюда впереди на проворных конях, свернули за утёсистый мыс, скрылись на некоторое время из виду, потом вновь выехали на открытое место и замахали руками, подавая условленный знак: всё чисто.
– Ты – венн, я – сегван, – широко и неутомимо шагая, ворчал в бороду Аптахар. – Во имя пупка Роданы, дожили! Побратимство!..
Пеший отряд обогнул острый выступ стены и стал пересекать горловину ущелья-ловушки. Дунгорм не соврал: ущелье в самом деле выглядело славно. Казалось, будто там, подальше, открывается заманчивая долина, просторная и глубокая. Там было полно зелени, а с одной стороны вниз по скалам прыгал пенящийся ручей. Впереди, как сторожевая вежа, высилась полосатая скала.
– Спящая Змея! – с гордостью проговорила Хайгал. Она без труда узнавала родные места, которых не видела пятьдесят лет. Всё нынешнее утро Волкодав слушал её и уже понимал, что мог бы и не расспрашивать Дунгорма, перепроверяя старуху. Сейчас, однако, ему было не до того. Он оглядывался в сторону редколесья, косился на спящего Мыша, убаюканного его мерной походкой, и думал: если бы я был разбойником, я бы… я бы, может, даже прямо сейчас…
Парень-дозорный, ехавший по левую руку обоза, ближе к лесу, и стоявший в повозке Лихослав закричали одновременно. Все головы разом повернулись в ту сторону.