День миновал без каких-либо происшествий. Дорога, не нарушенная ни переправой, ни буреломом, вилась между песчаных холмов, поросших добрыми соснами. Ветер шевелил пушистые ветви, пятна света и тени плясали по лесной траве, по вьюкам на телегах, скользили по лицу Тилорна. Некоторое время тот напряженно хмурился, потом обрадовано заявил:
– Я уже различаю тени и свет! Даже очертания иногда! Да.
– А я думал, тебя ослепили, – сказал Волкодав. Тилорн улыбнулся.
– Нет. Это от плохой еды и… м-м-м… переживаний. Ты же, друг мой, кормишь меня столь незаслуженно хорошо, что я, чего доброго, не только вновь стану видеть, но и растолстею…
Волкодав вдруг почувствовал себя так, словно это ему, а не Тилорну предстояло вскоре прозреть. Необычное ощущение крепко засело в душе. И до самого вечера, пока они не выехали на широкую поляну у озера и Аптахар не распорядился устроить привал, Волкодав волновался неизвестно о чем и все думал, что бы такое сделать, чтобы зрение поскорей вернулось к Тилорну. Ничему-то он, старый пес, в жизни своей не научился.
На ночь телеги поставили в круг и на каждой с внешней стороны укрепили по два щита. Посередине круга поставили палатку для Фителы. Разложили костер и повесили над ним железный котел. Волкодав уже не слишком удивился, когда Ниилит взяла большую деревянную поварешку и принялась хозяйничать у котла.
Он натянул свой полог возле колеса повозки, постелил покрывало, потом вынул из телеги Тилорна и, взяв на руки, унес его за пределы круга.
– Смех и грех, – молвил калека, управившись со своими делами и пытаясь одернуть длинную рубаху. Ладони Волкодава обнимали его ребра, без труда поддерживая тщедушное тело. – Смех и грех! – повторил Тилорн и смущенно вздохнул. – Когда лежу или когда ты вот так держишь, ну прямо сейчас горы сверну. А стоит попробовать… Поставь меня, пожалуйста, на землю, друг Волкодав.
Волкодав, подумав, чуть-чуть развел ладони. Какое-то время Тилорн и вправду стоял, шатаясь из стороны в сторону и поводя руками. Потом его колени беспомощно подломились. Волкодав не дал упасть – подхватил и понес обратно к костру.
– Не спеши, – посоветовал он Тилорну. – Куда торопишься?
– Мне так стыдно обременять тебя, – ответил тот. – Ума не приложу, что бы мы без тебя делали, друг мой! Хотя, правду сказать, поначалу я очень опасался за девочку…
Волкодав едва не споткнулся. Ему словно плеснули в лицо водой, холодной и грязной.
– Что? – спросил он, надеясь ослышаться.
– Я обидел тебя? – что-то почувствовав, неподдельно перепугался Тилорн. И торопливо принялся объяснять: – Я… ну ты же сам… ты – молодой, сильный мужчина, а Ниилит, как я понимаю, очень красива… я же тебя совершенно не знал… я боялся, что ты… Волкодав! Я обидел тебя?
Волкодав молча прошел между телегами, уложил ученого под полог, укрыл шерстяным плащом. Тот все еще пытался что-то говорить и даже поймал его за руку. Волкодав выдернул руку и, мало что видя перед собой, ушел на другую сторону лагеря, к берегу озера, где паслись стреноженные кони. И там долго стоял неподвижно, глядя на легкий туман, завивавшийся над водой.
Далеко за озером, за лесами алели, рея в прозрачном воздухе, снеговые зубцы гор. Их еще озаряли лучи солнца, ушедшего за горизонт. Волкодав хорошо помнил, как его, напрочь отвыкшего от света, в лохмотьях, с многолетними шрамами от цепей на шее, запястьях и лодыжках, вытолкнули из пещеры на голубой горб ледника, под беспощадное морозное солнце. Вот тебе твоя свобода, сказали ему. Иди. И он пошел, шатаясь, скользя босыми ногами по плотному снегу, зажимая ладонью рану в боку…
За спиной прошуршали шаги. Волкодав узнал походку Авдики и не стал оборачиваться.
– С девкой поссорился? – спросил молодой сегван и понимающе кивнул: – Бывает.
– Бывает, – сказал Волкодав.
– Слушай, венн… – Авдика помедлил, отвел глаза, потом решился; – Знаешь, я что-то так и не уразумел, как это ты меня ринул намедни у Айр-Донна. Может, покажешь, если не жалко?
Волкодав пожал плечами. Ему было не жалко. Эта ухватка не входила в число запретных, которые нельзя передавать стороннему человеку. Он пересадил Нелетучего Мыша на холку своему коню, щипавшему травку неподалеку. Конь повернул голову, незлобиво обнюхал Мыша, с которым успел уже познакомиться, потом фыркнул и снова опустил морду к траве. Цепляясь за шерсть, Нелетучий Мыш забрался ему в гриву и принялся слизывать соль.
Авдика поднял копье и, как тогда в корчме, наставил его на Волкодава. Венну почему-то вдруг померещилось в нем некое сходство с тем комесом, которого он убил одиннадцать лет назад… Наверное, все дело было в светлых волосах и в прическе.
– Смотри, – начал он объяснять. – Левой отводишь острие, вот так. Правой перехватываешь оскепище…
Древко снова начало неудержимо выворачиваться из рук молодого сегвана. Авдика попытался удержать, но вместо этого волей-неволей побежал кругом Волкодава. Потом ноги выскочили из-под него. «Смерч подхватывает и уносит соломинку». Авдика растянулся на земле, хохоча и поминая трехгранный кремень Туннворна.
– Как, как ты меня? А ну, еще раз, – Волкодаву же показалось, будто у края поляны остановился кроткий серенький ослик и с вышитого седла на них с Авдикой зорко и пристально посмотрела смуглая седая старушка.
Кан-киро веддаарди лургва, мысленно сказал ей Волкодав. Именем Богини, да правит миром Любовь. Вот видишь, Мать Кендарат, и у меня теперь есть ученик…
Когда Ниилит позвала есть, Волкодав явился к костру с котелком – для Тилорна. Юная стряпуха сварила густую похлебку из ячменя, заправив ее салом, жареным луком и еще чем-то душистым, на саккаремский лад. Ниилит позволили распоряжаться съестными припасами по своему разумению, и было похоже, что жалеть о том не придется.
Купец Фитела, как пристало вождю, первым отведал приготовленную снедь, за ним Аптахар. Фитела ничего не сказал, только улыбнулся и удовлетворенно кивнул. Аптахар же крякнул, провел рукой по усам и потрепал Ниилит по плечу:
– Третий год хожу с тобой, Фитела, и ни разу еще не ложился спать голодным, но, во имя детородного чрева Роданы, такой еды у нас до сих пор не бывало!
– Смотри, избалуешь молодцов, – обращаясь к Ниилит, заметил купец. – Этак они у меня, чего доброго, осетров и соленых орешков требовать станут.
Ниилит заерзала на месте, моргая смущенно и немного испуганно. Как следовало понимать эти слова – как похвалу или как упрек?.. Воины со смехом и прибаутками уселись в кружок и друг за другом, по старшинству, начали опускать ложки в котел. Когда очередь дошла до Волкодава, он наполнил свой котелок и отнес его Тилорну.
– Волкодав… – страдая, начал было тот, но ответа не дождался. Волкодав усадил его, вручил ложку и котелок и молча ушел. Сел на свое место и принялся за еду. Возможно, похлебка была в самом деле навариста и вкусна. Но он никакого вкуса так и не ощутил.
Когда Фитела раздавал хлеб, Волкодаву досталась большая горбушка. Он разломил ее и половину съел, половину отложил. После вечери они с Ниилит мыли опустевший котел, и тогда он размахнулся и забросил оставшийся кусок чуть не на середину озера, отдаривая за ласку.
– Выкупайся, если хочешь, – предложил он Ниилит. – Я постерегу.
Там, куда упал хлеб, гулко плеснула крупная рыбина. И опять все стало тихо. Жившие в озере приняли подношение и пообещали не пугать Ниилит.
– Спасибо, господин, – тихо поблагодарила она и ушла за куст раздеваться. Волкодав сел спиной к озеру, обхватил руками колени и уставился в сгущавшуюся темноту.
Око Богов видело, Боги знают: он радовался, как последний щенок, тому, что уцелел… тому, что оказался вдруг не один…