Когда солнце перешагнуло отметку полудня, сзади на горизонте появилась чёрная точка. Постепенно она росла и росла, и, спустя около получаса в ней уже можно было разглядеть черновласого всадника на столь же чёрном коне.
Курск остановился. Заметив это, его примеру последовали и остальные.
— А вот и он. — Приложив ладонь ребром ко лбу, он вглядывался в серую холодную даль, стараясь разглядеть догоняющее их олицетворение как можно лучше. — Воронеж нас не подвёл, не зря мы вчера выдержали этот довольно неприятный разговор. — Севрюк улыбнулся.
Елец же хмурился. От долгой близости с двумя столь ненавистными ему олицетворениями ему, по-видимому, деться было уже некуда. По крайней мере до тех пор, пока линия обороны от набегов Крыма не будет отстроена и укреплена регулярными царскими войсками.
Вот так их и стало пятеро. Теперь их путь лежал домой, на Муравский шлях, по которому и приходил каждый год Крым. Там нынче не было никакого олицетворения, и только отдельные запуганные набегами группы людей небольшими хуторками были разбросаны по всей этой огромной территории.
Там, на пути у степных орд Бахчисарая, нужно было создать сильные укрепления, способные выдержать его нападения и не допустить его войска вглубь страны.
Но, чем ближе становились родные места, тем сильнее овладевала Курском грусть. Это должны были быть земли его брата, Белгорода. О нём уже давно не было ничего известно, и это наводило на определённые мысли. Но севрюк не верил в его смерть и старался не поддаваться необоснованным переживаниям.
Они ехали на северо-запад, а в низком осеннем в небе стояло жёлтое солнце. И, хоть на пожухлой осенней траве снова лежал утренний иней, а частые лужи, разбросанные то там, то здесь на дороге, затянулись коркой льда, от диска сверху всё еще исходило живительное тепло, заставляя уже несколько раз выпадавший снег таять.
Несмотря на близящуюся зиму, именно этот день обещал быть вполне себе сухим и тёплым. Но гораздо сильнее погоды грело всех обретение пятого звена в их общей цепи. Оно уже давало ту самую, пока ещё призрачную, но, всё же, уверенность в том, что они смогут выстоять против Бахчисарая.
Сноски:
[1] — Село Морша (совр. Моршанск) является одним из старейших поселений на территории Тамбовской области, оно существовало еще в XVI веке. В фанфике название является названием персонажа Тамбовской области до основания самого Тамбова.
[2] — До прихода монголов мокшанские земли в современных Тамбовских и Пензенских областях были объединены под властью Пуреша, который был союзником Рязанского княжества. Однако, нашествие вынудило его примнкуть к Батыю и, став его вассалом, отправиться с ним в поход в Европу.
[3] — Ранее на территориях Липецкой, Тамбовской и, главное, Воронежской областей существовал Червлёный Яр — вольная область с неизвестным статусом, откуда потом вышли хопёрские казаки и, не позднее конца XVI века, присоединились к донским.
[4] — Черкасск (совр. Старочеркасск) — первая столица донских казаков. В фанфике название является названием персонажа Ростовской области до основания самого Ростова-на-Дону.
[5] — Упоминается русско-турецкая война 1568–1570 годов, или же Астраханский поход, целью которого было возвращение Астрахани Крымом с помощью турок.
[6] — 3 января 1570 года была послана грамота от Ивана Грозного донским казакам. Также эта дата является первым упоминанием о них вообще.
[7] — Низовые (донские) казаки называют верховых (хопёрских) чигою. В свою очередь, верховые казаки обзывают низовых тумою. «Тума» — это черкесское слово, обозначающее «метис» или «приблудный». Значение названия «чига» неизвестно.
========== III. Неожиданный гость ==========
Середина ноября 1570 года. В пути, северо-западнее Черкасска.
По заверениям Курска, достичь цели, а именно полузабытой крепости городка Чугуева[1], находящегося в бывших землях его брата, они должны были через неделю.
Планы севрюка нарушила погода: она буквально сразу после выезда дала понять, что отнюдь не согласна с желаниями главы будущих пограничников. Первую половину дороги её, как, в прочем, и все окрестности, продолжали поливать ливни, создавая на пути невыносимую распутицу — лошади вязли в грязи, и оттого время, отведённое на путь, лишь увеличивалось. Вдобавок мешал мокрый снег, которым всё чаще и чаще разбавлялись дожди, а к концу пути он даже полностью заменил их. Снежный покров уже несколько раз укутывал землю своим мерцающим одеялом, но природа еще не была готова к приходу зимы, и потому через несколько дней белые окрестности вновь становились унылыми: в пейзажные краски возвращались грязно-серые и даже чёрные цвета. Но в продрогшем воздухе поздней осени уже чувствовались морозные нотки, и снег с каждым разом держался всё дольше и дольше.
Настроение самих путников также испортилось. В те довольно редкие моменты, когда они заговаривали друг с другом, вокруг становилось немного теплее, будто их общение и живая речь и вправду как-то по-особому влияли на них.
Темнело рано, и все пятеро, полностью выбившись из сил днём, устраивались на ночлег ещё засветло. Тёплая одежда, горячая еда, разговоры — именно в пути они и узнали цену простым, но столь жизненно необходимым вещам. Грели ещё и лошадей, и это была стезя Воронежа, которого, кстати, как оказалось, звали Вадимом, — он сам не знал, почему, но с того дня, как примкнул к этой компании, он взял на себя всю заботу о всех пяти животных. Другие не были против, ведь каждый занимался своим делом: Морша, смекнув ранее, что это у него неплохо получается, готовил, и потому Курск отдал ему в распоряжение все их запасы, сам севрюк планировал маршрут и даже Елец, словно смирившись со своим положением и следуя прямому приказу Москвы, помогал ему советами, изредка отпуская колкие фразочки в адрес всё ещё бесивших его брата и мокшанина.
Орёл же страдал. Только он успел привыкнуть ко всему происходившему, как вдруг обстановка начала становиться всё хуже и хуже. Мало того, что ему было грязно, сыро, он был весь измучен и измотан дальними поездками. Не было ни места, ни времени переодеться, хоть немного привести себя в порядок, — да даже записать что-то в дневник и то было нельзя! — так ещё и неотступно надвигавшиеся холода делали его жизнь и вправду невыносимой. Каждую ночёвку он сидел, прижимаясь к кому-то из спутников и кутаясь в свой кафтан и завернутое поверх него старое одеяло, взятое еще в доме Ельца. Писать в дневник не было никакой возможности и в отдых — свет солнца, так необходимый для этого, отсутствовал, а щуриться при слабом пламени свечи ему не хотелось. Но иногда, когда его голову всё же посещали какие-нибудь неплохие, по его мнению, мысли, он всё же решался их записать на бумаге — просто для того, чтобы не забыть. Впрочем, в последнее время о чём-то интересном он думал довольно редко: таким мыслям в пустых и часто заснеженных просторах было попросту не откуда взяться.
С грустью вспоминал он зимние вечера детства. Тогда ему не надо было никуда ехать, и он был в тепле, уюте и сытости, а главное — с мамой Тулой. Но на свою судьбу он уже не злился, предпочитая просто плыть по течению и стойко переносить все тяготы и лишения своего положения. «Если такова воля царя, — размышлял он, — значит, я должен нести службу вместе с другими. Значит, здесь моё место.»
Так он и засыпал: прижавшийся к кому-то, замерзший и уставший. Со временем он начал замечать, что почему-то чаще всего этим кем-то оказывался именно Курск.
В последнюю ночёвку перед приездом, выдавшуюся теплее предыдущих, Орлу не спалось. С тех пор, как он снова укутался в своё одеяло, он уже несколько раз сменил положение. Ему казалось, что он устал настолько, что был даже не в силах сомкнуть уже давно отяжелевшие веки. Отчаявшись и, наконец, сев, он решил просто дремать перед небольшим и постепенно угасавшим костром, у которого ещё хозяйничал Морша. Отсыревшее от дождя и снега дерево горело плохо, но до ушей Орла всё же долетал приглушённый треск, а перед глазами плясали языки пламени. Из-за этого он даже не сразу заметил Курска, который, подойдя к Ване, сел рядом с ним. В руках он держал какой-то клочок бумаги, испещрённый различными чертами и значками. Именно он заставил Орла оживиться, ведь это снова был тот самый чертёж местности, о существовании которого он узнал ещё в доме Ельца. Курск уже показывал его Ване — бегло и ничего не объяснив толком, но теперь он, видимо, намеревался окончательно разложить всё по полочкам. И, хоть свет от костра был довольно тусклым, а сознание — сонным, парню всё же удалось увидеть и услышать всё то, что рассказал и показал ему севрюк. Теперь Орёл уже точно знал, где ему предстоит жить в будущем, и кто из его нынешних приятелей станет его соседом.