Казалось, что он просто дразнит Ельца, провоцируя его новый выпад. Но, благо, тот продолжал строить из себя невозмутимого недотрогу, который явно был уже выше колких шуточек братца.
— Незадолго до этого события Тяргон тоже присоединился к нам, и поэтому после того боя мы вместе лечили этого дурня. Причём он возился с ним гораздо больше, чем я, и потому в конце концов, я и поручил ему отнести его Рязани. Я тогда думал так: о Ельчике позаботятся, у Тяргона есть своя народность, и потому тоже не пропадёт, а как же я?
— И тогда ты подался к казакам? — Озвучил интересовавший его вопрос Курск.
— Именно! Там же рады всем, лишь бы пользу приносили. А я и с лошадьми управиться могу, и боевому делу более-менее обучен, вот и ушёл, деваться-то было некуда. К тому же, народ мой состоял тогда, как в прочем, и сейчас, из смешения людей из всех окрестных местностей, так что своего княжества или даже государства я построить не смог бы даже при всём желании. Вот и прибился к стае таких же одиноких, как и я сам. И тогда я впервые почувствовал силу в нашем единстве.
Решив уже опустошить кружку, Воронеж допил её содержимое таким же залпом, как и ранее.
— Что же до Тумы… — Он замолчал на пару секунд. — Будь у него более сносный характер, я бы оставался с ним дольше. Но у него слишком много своих заморочек: при любом упоминании Москвы и его приближённых так яростью исходил, что лучше было делать ноги, пока не стало слишком поздно. Или, например, никогда ничего не рассказывал о себе, да и вообще был очень скрытным в плане своей жизни до казачества. Я знал только, что происходит он откуда-то из центра, да и всё. Ну и да, я же поболтать тот ещё любитель, и мне в его обществе порой было даже немного тяжеловато. — Он усмехнулся. — Вы-то, наверное, уже поняли. В общем, не сошлись мы характерами, бывает. Только вот теперь мне в Черкасск, да и в целом на нижний Дон, путь заказан — предательства Тума точно не простит. Но я не хотел быть ему врагом. Я надеялся, что он всё поймёт сам, но, зная его, думаю, что этого, скорее всего, ждать не стоит.
Налив себе ещё вина, Воронеж подытожил:
— Да и ладно, чёрт с ним. Я всё равно бы рано или поздно вернулся к брату. Потому что я на самом-то деле люблю его, каким бы идиотом он ни был.
Елец на такое громкое заявление никак не отреагировал. Только лишь взгляд его стал менее надменным, да и смотрел он теперь на своих спутников, а не куда-то сквозь них или в сторону.
— Как видите, это и произошло. Выпьем за это? — Воронеж засмеялся и потянулся своей чашкой к центру стола, а за ним его примеру последовали и Курск с Моршей. Только Ваня и Валера так и остались сидеть на своих местах: первый — потому что пить ему Курск строго-настрого запретил, да и сам он никогда не пробовал ничего крепче сидра, а второй — потому, что всё-таки ещё был зол и обижен на брата за сказанное им до этого.
— Вообще, мне почему-то кажется, что я вас ждал. — Вновь заговорил Вадим после новых глотков. — Потому что этих двоих я бы и так потом нашёл, а про тебя, Курск, кстати, я иногда слышал от Тумы, так как был его доверенным лицом. Кстати, у вас же какое-то слишком важное задание от царя, я прав?
Севрюк кивнул, закусывая выпитое вино наскоро приготовленным мясом.
— Лады, потом расскажешь детали. Я вот только одного понять не могу… — Брюнет посмотрел на Орла, всё это время занимавшегося наполнением сытной и домашней пищей своего уже отвыкшего от неё за дорогу желудка. — А ты кто такой? И что такой милашка делает среди старых и опытных вояк?..
— Я, — отвлёкшись от еды, начал было Ваня, — назначен царём в помощь…
Но не успел он договорить, как оказался перебит самим Курском:
— Его ко мне приставили ещё в Москве. Хотя я до сих пор не понимаю, зачем: оружие он держит с трудом, верхом ездить едва-едва научился, что с ним будет в настоящем бою — не представляю. Может, и не пускать его на передовую вовсе?.. А с нами он только потому, что наш сосед по территории.
— И всё?..
— Да. Ну, и, сдаётся мне, царь не просто так отослал его с тёпленького местечка куда подальше… Но это уже мои домыслы, так что, может быть, в действительности и нет вовсе других причин.
Воронеж ещё раз посмотрел на Орла, будто изучая его. Его красоту он уже отметил, но теперь взгляд зацепился за большие прозрачные голубые глаза, нежную кожу и общий довольно ухоженный и опрятный вид парня. Ваня всё также старался выглядеть хорошо в любой ситуации, и это бросалось в глаза даже несмотря на его довольно сильно запачканную в походе одежду.
— Лады, я понял: это наш талисман.
Брюнет мягко и беззлобно рассмеялся, на что другие тоже ответили улыбками. И даже Елец в этот раз оценил безобидную и довольно ласковую шутку Воронежа.
Вот только самому Орлу было ни капельки не весело, а наоборот, даже как-то обидно. Неужели он и вправду не может ничего другого, кроме как быть красивым приложением при храбрых вояках?..
— Научить тебя верховой езде? — Он улыбнулся.
— Ему бы не помешало. — Одобряя предложение, кивнул Курск.
Сказать, что именно слова Вадима тронули Ваню до глубины души, было нельзя, но именно в тот вечер он и пообещал себе стать хотя бы не хуже других в бою, а может даже и превзойти кого-то из них. Роль простого дополнения в отряде, за всё это время ставшем ему почти родным, его отныне уже не устраивала. Ваня вдруг ясно понял, что теперь он хочет быть полезным своим друзьям не только в этом качестве, но и сражаться с ними бок о бок. Кстати всплыло в его голове и уже не впервые посещавшее его желание увидеть Курска в бою, так старательно ранее прогоняемое им от себя. Но теперь он уже не гнал его, а даже наоборот: оно стали нужно Орлу как новый стимул для засад, тактик, сражений и будущих побед — словом, всего того, чего ещё месяца три назад, летом, он боялся как огня. В глубине души Ваня понимал, что его страх никуда не исчез — он лишь оказался перекрыт другими, более сильными и новыми, ощущениями. Вот только назвать их чётким словом Орёл пока боялся даже в своих мыслях.
Зима 1570–1571 годов, г. Чугуев.
Но никто не нападал. Дни проходили за днями, темнело всё раньше и раньше: даже днём, в то время, когда летом до темноты ещё далеко, в уже морозном воздухе сгущались сумерки. Вечера походили на ночь, и, если бы не снег, мерцавший и переливавшийся мириадами блёсток от любого лучика света, будь то Луна или же фонарь со свечой, они бы были и вовсе непроглядными.
Зима наступила ещё в ноябре, и с каждым днём мороз на улице только усиливался. Лишь благодаря печи на первом этаже, бывшей почти единственным источником тепла в воеводском доме, все пятеро могли отогреться. Помещалось на ней двое, и потому честь погреться Ельцу выпадала редко: в силу своего характера он был согласен делить её лишь с Орлом, с которым уже успел подружиться. Пока двое грелись, остальные находились в той же комнате. Обычно сидели рядом с печью и разговаривали обо всём на свете. Лишь только Курск, по приезде сюда сделавшийся ещё более угрюмым и замкнутым, чем раньше, редко вступал в разговоры, а уж улыбался и подавно. Казалось, никто не обращал на это внимания, посчитав, видимо, это частью характера севрюка, однако Ваня, уже долго исподволь наблюдавший за ним, всё же заметил эти перемены. Орёл и ранее отличался особым умением чувствовать характеры и настроение других, но теперь он стал с особым вниманием относиться именно к Курску. Его чувства к нему ещё не сформировались полностью, и Ваня не мог их понять, но он уже знал, что тянет его к их предводителю отнюдь не просто так.
В эти долгие зимние вечера и зарождалась их дружба: за время, проведённое вместе, все пятеро прониклись друг к другу определённой симпатией, и даже вечно обижавшийся на всех Елец не смог устоять под очарованием обстановки и несколько раз назвал Воронежа братом. В прочем, сам он позже уверял всех, что это была не более, чем ошибка, но в глубине души он и сам понимал, что всё уже совсем не так однозначно, как до приезда в Чугуев.