Сам город зимой становился буквально отрезанным от всего остального мира: жизнь, ещё теплившаяся на его улицах осенью, растеклась по домам, и во дворах стало и вовсе безлюдно. Лишь иногда ухо могло уловить слабый скрип снега под чьими-то сапогами или же копытами. И ранее создававший атмосферу полузаброшенного места, Чугуев зимой выглядел и впрямь оставленным жителями.
Но это отнюдь не смущало Курска, объявившего однажды утром Орлу, что с этого дня начинаются его подготовка. В тот же день он и потащил Ваню на мороз в его уже потёртом кафтане, на котором уже едва прослеживались блестевшие когда-то золотистые завитушки. Ваня, конечно, знал о необходимости занятий, ведь сам он почти ничего не умел, но надеялся, что они будут отложены хотя бы на весну. Оно и понятно: заниматься чем-либо на улице в холода ему хотелось меньше всего. Вот только он не учёл, что на этот счёт у Курска были совсем другие планы. Он-то знал, что больше времени терять нельзя, и, что самое главное, Крым может объявиться уже весной, и Ваня тогда и вправду окажется для них лишь талисманом. С этим явно нужно было срочно что-то делать.
Когда Орёл думал, что его мучения закончились после той долгой дороги, он просто ещё не знал, как тяжело будут даваться ему занятия с Курском. Вся его решительность помогать друзьям в бою пропала в один миг: если к этому нужно идти через такие терни, то пусть лучше это делает кто-то другой.
Во всём этом обучении был только один плюс, ради которого Ваня и терпел его, сколь бы тяжелым оно ни было. Он наконец-то видел Курска в деле. Пусть даже не в настоящем бою, но это было уже что-то. Его быстрая реакция, идеально отточенные движения, резкие выпады — всё приводило Орла в восхищение. Но вместе с восторгом Ваня также понимал, что сам он вряд ли когда-то достигнет таких же результатов. Ему оставалось лишь мечтать и неуклюже повторять за своим учителем основные действия.
Иногда с ними практиковались и другие их спутники, чаще всего Елец, но обычно они, не спеша вылезать из довольно тёплого дома, лишь сочувствующими взглядами провожали на улицу хрупкого Орла, шедшего рядом со своим суровым преподавателем. Больше всех за зиму обленился Воронеж, так как кроме лошадей он ничем полезным особо не занимался, за что и получал постоянные тычки от своего брата. Морша же, как обычно, пытался сгладить их споры и помирить друг с другом, но получалось у него это плохо — Валера злился уже на обоих и причём только сильнее.
Непривычный к долгим занятиям на свежем воздухе, Орёл болел несколько раз за зиму. Из-за этого Курск, доведший его до такого состояния, иногда ловил на себе неодобрительные и даже осуждающие взгляды Ельца и Морши, которым и предстояло лечить Ваню. Ближе к весне тот заболел особенно сильно, и потому Валера даже запретил Курску какое-то время после выздоровления тренировать Орла. Севрюку это, конечно, понравилось мало, но он понимал, что неокрепший организм имеет больше шансов заболеть снова, а потому, через силу, согласился дать ученику небольшой отдых.
Однажды после одного из занятий, когда уставший и в который уже раз измотанный Орёл, отдыхая, сидел со своим учителем в сенях, он решился поговорить с ним. Ваня заранее был готов к любому ответу его сурового наставника, но он всё же надеялся, что ему удастся его разговорить.
— Что-то случилось?.. — Вопрос мучил Орла уже долгое время, ведь с каждым днём Курск становился всё мрачнее и отстранённее.
— С чего ты взял? — Буркнул в ответ севрюк, тут же спохватившись и стараясь придать лицу обычное невозмутимое и даже немного весёлое выражение.
— Ну… — Протянул Орёл, не зная, с чего начать. — В последнее время ты сам не свой. — Не найдя ничего лучше, чем спросить напрямую, Ваня ещё не знал, насколько болезненным может стать для Курска этот разговор. — Ходишь грустный, поникший, даже немного рассеянный… Вот я и подумал, может быть, что-то не так?..
— Всё хорошо.
— Послушай… — Поднявшись со своего места, Орёл подошёл к собеседнику. — Иногда стоит делиться с другими своими переживаниями. — Он сел рядом. — Может быть я и не умею сражаться так хорошо, как ты, но зато я могу выслушать тебя и понять. Не держи в себе, будет только хуже.
— Это моё дело, и я сам справлюсь с ним, понятно? — Находясь так близко с Ваней, да ещё и наедине, Курску вдруг стало неуютно. — К тому же, чем мне может помочь твоё сочувствие? Исправить-то ты всё равно ничего не сможешь. Да что там! Даже я не смогу.
— Я могу разделить твою боль. — Улыбнулся Орёл, заставляя севрюка посмотреть на него. — Ну, я хотя бы попытаюсь…
— Если ты так хочешь… — Курск отвел взгляд, смотря куда-то на стену, но как бы и сквозь неё. — Возможно, мне и вправду стоит кому-то это рассказать. В общем, некоторое время назад на эти земли принадлежали одному очень дорогому для меня олицетворению.
Он замолчал, как бы вспоминая полузабытый образ того, кого не видел уже много-много лет.
— Его практически у меня на глазах отдали в рабство. Я тогда жил в Литве, и ничего, совсем ничего не мог с этим сделать. — Ваня буквально чувствовал, как обычно спокойному и сдержанному Курску тяжело давались эти слова. — С тех пор я больше его не видел. Он пропал без вести, я не знаю даже как найти хоть какую-то подсказку о том, где он сейчас.
«Интересно, о ком это он? — Пронеслось в голове Орла. — Мог ли он быть к кому-то привязан настолько сильно, что… Стоп-стоп-стоп, да этого же просто не может быть!»
— Ещё тогда, в Москве, когда я понял, где нам придётся жить, мне стало не по себе. Но здесь… — Паузы между словами Курска становились всё более большими, а их громкость — всё меньшей. — Это его земля, и я постоянно представляю его здесь. Я всё жду, что он однажды придёт, скажет, что с ним всё хорошо, что жив и здоров… Но время идёт, и ничего не происходит, лишь эта обстановка давит на меня всё сильнее. Отчасти поэтому я и стал заниматься с тобой так рано: мне нужно отвлечься на что-то, чтобы не думать об этом постоянно.
Поймав себя на мысли о том, что ему неприятны слова учителя, Орёл всё же понимал, что Курск чуть ли не впервые открыл перед ним свою душу, и потому придвинулся к нему поближе. Он понимал также и то, что тот в этот момент чувствовал себя слишком одиноким, и это гадкое ощущение нужно было срочно смягчить.
— Может быть, я помогу тебе его найти? — Немного подумав, предложил Ваня. На самом деле ему мало нравилась эта идея, но, раз уж он обещал выслушать Курска и помочь ему, то был обязан держать своё обещание до конца. Вместе с этим он не мог бороться с гнетущим чувством обиды, поднимающимся откуда-то изнутри. Конечно, он знал его название, но до этого дня ещё не верил, что так быстро познакомится с ним. — Мы все поможем, только нужно рассказать другим.
«А что, если этот кто-то — это его первая любовь? У него правда кто-то был?.. — Продолжил Ваня свою первую мысль и тут же смутился. — В любом случае, так можно переживать только за очень дорогое олицетворение…»
— Не надо ничего им рассказывать. Я делюсь этим только с тобой. Самое странное, кстати, знаешь что?.. — Немного оживился Курск, словно поддержка Вани и правда давала результат. — Я был самым близким ему олицетворением, и эта земля должна была перейти ко мне после его смерти. Но я… Я совершенно не чувствую её своей, будто… Будто он всё ещё жив.
Было видно, что последние слова дались Курску с особенным трудом, и от этого Орёл только ещё больше поник: ему казалось, что все его наивные надежды рухнули только лишь за один этот разговор. И зачем он только полез с этими своими расспросами! Но отступать уже было некуда, и Ваня решил узнать больше о своём негласном сопернике.
— Это был Крым?.. — Стараясь унять волнение, спросил он собеседника и, заметив недоумение Курска, добавил: — Я имею в виду, это Крыму отдали в рабство то олицетворение?..