— Смотри, — прослушав часть рассказа наставника, Ваня пытался сосредоточиться на оставшейся, — вон там, — Курск махнул рукой, указывая куда-то вдаль, — проходит Муравский шлях, с него удобнее всего нападать на крепость, а там, — показал Курск в другую сторону, — Изюмский. Крым его тоже любит, так что смотри в оба: я больше, чем уверен, что Бахчисарай скоро объявится. Эти направления важны, но не стоит пренебрегать остальными: татарин может специально напасть откуда-то ещё, чтобы застать нас врасплох. Эй, ты слушаешь?
— Д-да! — В подтверждение своих слов Орёл, словно заинтересовавшись чем-то, подошел к узкой зубчатой бойнице.
— Ты уже знаешь многое, и потому я хочу, чтобы ты тоже нёс здесь часовую службу. Учитывая твои возможности, это будет происходить днём. И, пожалуй, не более четырёх часов. Это самое безопасное время: даже Бахчисарай, каким бы он ни был самоуверенным, не сунется сюда в эти часы.
Немного помолчав, севрюк добавил:
— Не думай, что это отменяет наши занятия. Ты всё ещё очень слаб и не умеешь толком воевать. Это надо исправлять.
Но Ваня, похоже, воодушевившись своим новым важным и опасным заданием, пропустил это мимо ушей. Курск хмыкнул. Он продолжал сомневаться в том, правильно ли он поступил, доверяя этому салаге такое ответственное место. А что, если Крым придёт днём? Справится ли Орёл?
Ответ на эти вопросы ему мог дать только опыт.
Начало мая 1571 года, г. Чугуев.
Так прошло ещё два месяца. Несмотря на предчувствие Курска, Крым так и не появился. Он, конечно, не сидел без дела: грабил где-то на юге, но до расположения их крепости не доходил. Но опасность того, что в один из своих походов Бахчисарай всё же решит зайти дальше, никуда не исчезала, и севрюк, продолжавший верить своему чутью, постоянно держал всех в боевой готовности.
Орёл же наоборот: успев привыкнуть к своей новой роли, он уже не был так взволнован и воодушевлён ей. Каждый раз, заступая на пост, он думал о том, что нет ничего скучнее, чем находиться практически на одном месте в течение нескольких часов и просто смотреть вдаль. Правда с течением времени его отношение к заданию изменилось: когда деревья начали покрываться листвой, Ваня вдруг понял, что, глядя на всё это сверху, ему захотелось писать. Захотелось взять перо и свой старый и потрёпанный уже дневник и записывать туда всё, о чём он думал и чувствовал, абсолютно все строки, рождавшиеся в его голове за долгих пять часов поста. Да, их было уже на один больше — Курск, видя, что его подопечный неплохо справляется со своей работой, немного увеличил время службы Вани.
Его обучение также продолжалось. Постепенно набирая обороты, оно уже перешло к тренировочным боям. Успехи Орла в них были невелики, и, хоть Курск и сильно поддавался своему ученику, Ваня всё равно в конце каждого сражения оказывался им повержен. Лишь только несколько раз парню удалось слабо ударить своего учителя. Сказывалась и симпатия — она мешала Орлу воспринимать Курска как серьёзного противника, и он в какой-то степени даже боялся причинить ему вред. Хоть это и значительно замедляло его обучение, Ваня не мог справиться с собой: это чувство было для него в новинку, и он хотел насладиться им в полной мере. А вот Курск был очень недоволен его успехами, но не говорил ни слова, всё также продолжая учить Орла. Несколько раз тому даже показалось, что севрюк не ругает его потому, что начал обо всём догадываться. Но Ваня старался вести себя только по-дружески, и потому отогнал от себя столь смущающие мысли.
Середина мая 1571 года, г. Чугуев.
Это случилось во время дежурства Орла. Однажды ранним вечером Ваня, как обычно проходя по крепостной стене и всматриваясь вдаль, заметил на горизонте со стороны шляха чёрную точку. Понять, что это было, а также в какую сторону она двигалась, было сложно. Этому мешали также сумерки, уже начинавшие ложиться на их небольшой город и его окрестности. Недолго думая, Орёл сорвался с места — нужно было срочно сообщить об увиденном Курску и остальным. Найдя учителя в их доме и сбивчиво объяснив ему происходившее, Ваня потащил его на пост — севрюк был гораздо опытнее его, и смог бы сказать точнее, что это и куда направляется. Следом побежал и Елец, находившийся там же в горнице.
Первым, что понял Курск при взгляде в указанную Орлом сторону, был факт того, что это не войска. Более того, размеры точки явно указывали на то, что это была всего лишь небольшая группа людей или же, возможно, даже один человек. Конечно, это мог быть один из торговцев, изредка забегавших в их Богом забытое место, но обычно они уезжали из города ещё засветло, да и прибывали в него в это время довольно редко. Опасаясь, что это мог быть разведчик врага, Курск, не сомневаясь ни секунды более, отдал приказ готовиться к нападению. Орла же, как самого слабого из всех них, он послал предупредить Моршу и Воронежа, а потом вернуться к нему. Севрюк сам не понимал почему, но хотел держать Ваню в поле своего зрения. Наверное, он просто слишком привязался к своему ученику, и теперь просто боялся за него.
Час томительного ожидания прошёл очень тревожно. Хоть точка и приняла очертания всадника-одиночки, легче от это стало только немного: никто из них пятерых всё ещё не знал, кто это и что ему нужно здесь. А что, если это крымский гонец, и Бахчисарай хотел сообщить им о своём нападении? Но это же глупо! Крым как раз и уповает на ловкость и внезапность, ему нет нужды и смысла рыть самому себе яму! С другой стороны, может, ему что-то надо от них?
Чем больше Курск думал об этом, тем более непонятнее для него становился их неожиданный гость. Кто он? Откуда? Что ему нужно?
Вскоре наблюдавшие, несмотря на продолжавшую сгущаться темноту, уже могли более-менее разобрать одежду путника. К сожалению, из-за довольно длинного кобеняка[4] рассмотреть что-то помимо него не получилось, и потому догадок о том, кто это мог быть, ни у кого также не возникло. Вооружён он был саблей, висевшей на поясе, и, хоть она едва выглядывала из-под одежды, взгляд Курска на ней остановился надолго. Голова же его была закрыта капюшоном его плаща, а смотрел он всегда впереди себя, и потому нельзя было рассмотреть ни лицо ездока, ни даже его цвет волос.
Когда гость подъехал к воротам крепости и, загарцевав на лошади, попросил её открыть, Курск и Елец переглянулись. Стоило ли делать это? Севрюк, привыкший не доверять незнакомцам, сомневался. Валера же, обнажив саблю и держа её наготове, отправился в сторону ворот. Глава сразу же понял мотивы друга: будет лучше, если они узнают, зачем приехал этот человек, иначе эта загадка так и останется неразгаданной. Кивком указав Орлу идти за Ельцем, он и сам пошёл следом за ним.
Спустя ещё несколько минут тяжелый засов, запирающий ворота изнутри был открыт, и их всадник въехал внутрь. Когда он слез с лошади и, откинув капюшон, повернулся к ожидавшим его защитникам крепости, всё встало на свои места. Курск тотчас же узнал столь родные ему белокурые локоны, светлую кожу и обеспокоенный взгляд оливково-зелёных глаз. Именно таким он помнил взгляд ребёнка, оторванного от семьи и отданного в рабство, только теперь в нём читалась ещё и тревога.
— Белгород! — Не веря своим глазам, воскликнул Курск и бросился к гостю. — Это правда ты?! Боже мой, я думал, что ты погиб! Я уже и не надеялся увидеть тебя снова!
Курском овладело настолько сильное волнение, что он уже не мог сдерживать эмоции. Крепко обняв брата, Курск ещё долго не отпускал его от себя.
— И я тоже рад тебя видеть, Курь. — Улыбнулся тот, тоже обнимая Курска. — Прости, что долго не появлялся, я просто не мог…
— Ничего-ничего, главное, что ты сам жив. — Спустя пару минут приветствий глава пограничников всё же отстранился от Белгорода. — Какими судьбами здесь? Вообще, как ты нас нашёл?
— Может, мы лучше пройдём в дом? — Предложил Елец, наблюдая всю эту картину и всё ещё не веря, что Курск мог знать их нежданного гостя. — Там он всё и расскажет.