— Почему ты думаешь, что я сдамся тебе?
— Прямо сейчас мне ничего не стоит забрать тебя силой, Орлик. — Теперь тон татарина был слишком ровным и спокойным, видимо он уже на ходу продумал весь этот разговор, а также его исход. А ещё он всё также улыбался, чем и бесил рисковавшего растерять всю свою решимость Ваню.
«Да как он вообще может так легко говорить об этом! И всё решать за меня!»
— Прежде скажи: ты видел Курска и… И остальных? — Наконец-то задал главный вопрос Орёл, и его рука, доселе лежавшая на рукояти сабли дрогнула, приготовившись к атаке.
Заметив, как напрягся его оппонент при упоминании севрюка, Бахчисарай, видимо поймав в голове очередную гениальную идею, снова растянулся в улыбке. То, что сам же и рассказал татарину о том, что Курск не один, Ваня так и не заметил.
— Да, но я не только видел его. — Решил поиграть с загнанной жертвой Крым. — В любом случае, в его нынешнем состоянии он гораздо более полезен для меня, нежели до этого.
По телу Орла снова прошёлся холодок, а затем он, задрожав, ощутил, как в нём поднимается ярость.
— Ты лжешь, он жив! — Резко выхватив из ножен саблю, Ваня бросился на врага. Но, прежде, чем он успел хотя бы ранить Крыма, его порыв был остановлен быстрым и мастерским блоком татарина.
— Поймай меня, если сможешь. — Усмехнулся Бахчисарай, отражая шквал атак Вани и всем своим видом показывая, что для него это не полноценная битва, а так, развлечение.
Орёл вкладывал в каждый удар всю свою силу, мощь, ловкость — словом, всё то, что так упорно воспитывал в нём Глеб. Но он был ещё неопытен и, конечно, составить конкуренцию знаменитому хищнику степей не мог. А потому все старания парня были по сути тщетными, но сам он этого не замечал — ярость и месть застилали ему глаза.
А вот Крым продолжал веселиться: он находил такое сочетание решительности и неуклюжести, как у Орла, весьма интересным. Более того, оно даже напомнило ему его самого несколько столетий назад.
Словно вспомнив что-то плохое, Крым, замешкавшись на несколько секунд, не успел вовремя поставить очередной блок. Последствия не заставили себя долго ждать: когда кончик сабли Вани царапнул его по щеке, Бахчисарай одним лишь взглядом показал своему оппоненту, насколько это его действие было лишним.
А потом татарин просто перестал сдерживаться. В ход пошло не только мастерское владение саблей, но и идеальные движения самого тела, и опыт, позволявший предугадать выпады ещё такого предсказуемого соперника, как Орёл.
И, когда спустя десяток с чем-то минут, Ваня, потеряв сознание от боли, рухнул к ногам победителя, Крым понял, что его игра, к сожалению, закончилась слишком рано.
Обведя взглядом разорённые и горящие улицы, татарин остановил его на крепости. Он уже вошёл во вкус и заканчивать на полпути был не намерен.
Бахчисарай покинул город поздним утром — только после того, как оставил после себя лишь обгорелые развалины ещё совсем молодого главного города Вани. Сам же Орёл, всё ещё не приходя в себя, ехал в татарском войске на север.[2]
Туда, где Калуге, будущей жертве Крыма, ещё только предстояло пасть под его ударами.
Туда, где лежал сам центр царства и Москва, в которую Орёл так и не доставил своих вестей.
21 мая 1571 года, г. Чугуев.
Военный совет в этот раз длился куда меньше, чем в день приезда Белгорода. Курск, видимо, всё ещё находясь под влиянием обстановки, говорил быстро, чётко и по делу, а потому все его слова и здесь звучали приказами.
— Пропускать Бахчисарая внутрь страны нельзя. — Сосредоточившись на проблеме, говорил севрюк. — А потому, если он сам не хочет показываться нам и, возможно, пошёл обходной дорогой, нам следует изучить окрестности.
— А почему ты думаешь, что Крым всё-таки здесь? — Вернулся к начатому на улице Воронеж. — Почему ты не рассматриваешь вариант того, что твой, прости Господи, брат нас обманул?
Молчавший до этого Белгород заметно напрягся и посмотрел на Вадима тяжёлым взглядом.
— Ну ты сам посуди, — продолжил брюнет, — является к нам неизвестно откуда, едва ли не ночью, имеет при себе чисто ордынскую саблю, заявляет о том, что видел Крыма… Что, только мне это показалось подозрительным? Я-то поверил потому, что ты, Курь, уж больно яро его защищал и вообще ручался за него, но, по честноку, ты же и сам не видел его с его детства. А уж чем он жил и вовсе не знаешь. А о том, что он самый что ни на есть шпион, не думал?
Курск молчал. Он сидел во главе стола и, подперев одной рукой голову, вспоминал о том, что именно это же говорил ему и Орёл несколькими днями ранее. Взгляд его гулял по горнице, но чаще всего возвращался ко вновь обретённому брату. А что, если Воронеж прав?
— Эй, ты, — заметив сомнения Курска, начал взбешённый Белгород, — сам замолкнешь или мне тебе помочь? Я прекрасно понимаю, как я выгляжу со стороны, но, тем не менее, я прошу верить мне! Я говорю правду и ничего кроме неё, ведь у меня, в отличии от некоторых здесь присутствующих, — он специально повернулся к Воронежу и, плюясь словами, словно ядом, продолжил, — есть свои принципы и правила поведения, и, более того, я намерен соблюдать их до самого конца. Что Крым где-то близко, я больше, чем уверен, но, так как мне одному он точно не под силу, я и приехал к вам.
Морша и Елец молчали, иногда переглядываясь. Признаваться, что они думали также, как Вадим, они не решились.
— Вот что мы сделаем. — Наконец-то заговорил Курск. — Ты, Воронеж, и ты, Елец, — переводя взгляд с одного на другого, указал на них севрюк, — возьмёте самых быстрых лошадей и выйдете на разведку. Один на Муравку, другой — на Изюмку, куда и кому — решите сами. Морша, — он повернулся к сидевшему рядом с ним мордвину, — ты останешься здесь и…
Но договорить он не успел потому, что оказался перебит самим Тяргоном:
— А можно я помогу им? — Его взгляд почему-то был слишком решительным, но, вместе с тем и просящим, и Курск, вдохнув, понял всё.
— Я не думаю, что кому-то из них понадобится помощь, но, раз ты сам хочешь… К кому присоединиться, решишь сам.
Кивнув, Морша улыбнулся, буквально светясь изнутри. А вот помрачневший Елец не радовался совершенно: ещё бы, теперь отвязаться от помощничка ему будет уже невозможно.
— Что ж, раз всем всё понятно, то предлагаю приступить к исполнению… — И, немного помедлив, Курск добавил. — А тебя, Белгород, я, как уже говорил ранее, попрошу остаться.
22 мая 1571 года. В пути, севернее г. Орла.
То, что происходило что-то странное, Калуга поняла уже подъезжая к своей южной границе. На дороге, ведущей в её город, почему-то было очень оживлённо. Сначала Клавдия подумала, что большую часть ехавших составляли торговцы, и даже удивилась тому, как выросло её взаимодействие с территорией её племянника, Орла, жившего южнее. Уже позже, въехав в толпу, она вдруг поняла, что люди ехали не торговать, а бежали от какой-то страшной опасности. А уж после того, как она перекинулась несколькими фразами с парой человек, ей всё стало ясно: Бахчисарай уже у её границ и, более того, у него в плену уже находилось какое-то олицетворение, которое татарин явно мечтал продать в рабство. Но, видимо из-за жажды ещё большей добычи, Крым всё-таки решил двинуться дальше на север, к ней.
Что ж, как раз его она ждала как никто другой. Точнее, Клавдия была бы рада и вовсе не видеть его, однако то обстоятельство, что он ежегодно нападал на Московию, грабя всё на своём пути и уводя в плен тысячи людей, заставляло её заметно нервничать. Но ещё больше волновало девушку то, что на её собственных землях Бахчисарая она не видела уже давно — именно поэтому с самого начала оттепели она периодически объезжала царские войска, находившиеся в её ведении, заранее готовясь к неожиданному гостю. Сейчас, в конце весны, делала она это особенно тщательно, так как Тула временно была занята в столице.