Больше всего её внимание привлёк слух о каком-то пленном олицетворении, распространившийся среди беженцев. На секунду она даже задумалась о том, мог ли им быть Орёл. Будучи в составе последней засечной черты перед самим Москвой, она была посвящена в некоторые планы царя относительно Крыма. И то, что её племянник сейчас должен был быть где-то на юго-западных рубежах, она тоже прекрасно знала. Там как раз и проходил обычно Крым, чтобы попасть в центр Московии, а, значит, этим пленным с большой вероятностью мог оказаться Ваня.
Но, хоть Калуга и была частью Большой черты, куда больше, чем воевать, она любила читать. Настоящие книги попадали в её руки редко, но, тем не менее, она всё же умудрялась доставать источники новых знаний и в других формах. Ей нравилось учиться и учить других, и все другие занятия привлекали её гораздо меньше этого. Странность эта проявлялась у неё повсеместно: даже дома в тереме она, сидя взаперти не пряла или шила, а читала, писала и… мечтала.
Благодаря накопленным знаниям и опыту она также немного понимала и в военном деле и политике, но этого было явно недостаточно для того, чтобы составить конкуренцию тем же Туле, главной в Большой засечной черте обороны от нападений Крыма, или Рязани.
И вот теперь там, у Орла, снова был её исторический противник. Намереваясь разузнать ситуацию получше и особенно всё то, что касается пленного, она, недолго думая, направила лошадь на юг.
Но проехать удалось недолго. Уже когда Клава подъезжала к обширному и довольно ровному участку вблизи протекавшей в этих местах реки Злынки, в поле её зрения попал небольшой отряд татар, передвигавшийся налегке. Предположив, что это, скорее всего, разведчики, которых Бахчисарай всегда выпускал впереди своего войска, и оценив собственные возможности, Калуга решила не пересекаться с ними. Она повернула лошадь в сторону и пустила её галопом.
Вот только было поздно: то, что она была замечена отрядом, Клава узнала по глухому стуку подков о землю и шумному дыханию скакунов позади неё. Попытка оторваться, пустив лошадь во весь опор, провалилась, а, когда один из преследователей и вовсе догнал её и, вытащив саблю, закричал что-то по-татарски, Калуга поняла, что сопротивляться было уже бесполезно.
Через пару часов девушка уже стояла перед самим Бахчисараем со связанными за спиной руками. Её лошадь также была приведена в лагерь — Крым всегда ценил хорошие вещи врагов, а уж лошадей и подавно.
— Я точно запомню этот поход надолго! — Он улыбнулся. — Второе олицетворение само идёт ко мне в руки! Давно не виделись, Клавушка. Что привело тебя ко мне?
— Будто ты сам не знаешь. — Огрызнулась пленница. — В этот раз я на очереди была? А то, смотрю, что-то ты давно в гости не приходил…
— Ну почему же «была»? — Поднявшись со своего места, он прошёлся по лагерю, расположенному прямо под открытым небом. Было очевидно, что надолго задерживаться в этих местах Крым не собирался. — Ты всё ещё считаешься моей целью.
— Я слышала, что у тебя в плену олицетворение. — Не сдавала позиций Калуга.
— О, откуда? А, понял-понял, поди сплетни разнесли уже. — Бахчисарай подошёл к ней ближе и, улыбнувшись, окинул взглядом с ног до головы. — Ты что, присоединиться хочешь? — Он засмеялся.
— Для начала хотя бы узнать, кто это.
— Ну, это никакая не тайна. Более того, он сейчас недалеко отсюда. Хочешь посмотреть? Правда приготовься, он немного не в том состоянии, чтобы разговаривать с кем-либо, да и вообще жить.
После этих слов Калугой овладело волнение. Всё время, пока они шли к лежанке, на которой и ждал её тот, ради кого она приехала, Клавдия не находила себе места. И, когда её взгляд, уже привыкший к светлой майской ночи, упал на спящего парня, она поняла всё.
Порванный кафтан, резаные раны тут и там на коже, некоторые из которых, правда, всё-таки были перевязаны, уже запёкшаяся на всём, чего она коснулась, кровь — всё это делало открывшуюся девушке картину жуткой и мучительной.
— Хорошо я его отделал, а? — Самодовольно ухмыльнулся Крым, наблюдая за реакцией девушки. — А ведь он сам на меня полез. Странно, меня обычно боятся, а у него будто и страха вовсе не было. Только вот не знал он, с кем связывался…
Калуга боялась только одного — что не выдержит и заплачет прямо перед врагом. На самом-то деле, она всегда очень переживала за своих родных и близких. А уж за Ваню — в особенности, потому что в детстве была для него практически второй матерью.
— Ч-что ты хочешь за него? — Её голос дрожал, угрожая вот-вот сорваться на крик, но Клава прилагала все усилия для того, чтобы сдерживать себя. — Что, скажи?! Я всё сделаю, только отпусти его!
Крым хмыкнул. Очевидно, он не ожидал таких слов от своей старой знакомой, и оттого, казалось, находился в замешательстве. Ясно понял он только одно: этот юнец был явно почему-то очень важен Калуге. За постороннего, пусть даже и олицетворения, такого не предлагают.
— А что ты мне можешь предложить? — Хитро улыбнувшись, он протянул руку к её лицу и, коснувшись подбородка, провёл по нему парой пальцев.
— Я… — Понимая, что у неё нет ничего другого, что могло бы заинтересовать Крыма кроме неё самой в качестве рабыни, Клавдия решилась. — Я могу подсказать тебе дорогу к столице.
На несколько секунд на лице Крыма мелькнуло недоумение и искреннее удивление, но, быстро спохватившись, он скрыл свои эмоции внутри себя.
— Я, — она продолжала, — очень близка к самому Москве и знаю некоторые его планы. Я могла бы… — Было видно, что слова её даются с трудом, но она всё же не останавливалась. — Рассказать тебе всё, что знаю.[3] Например, я могу сказать расположение войск у столицы… Но это… — Она почти плакала. — Надо показывать на карте. Чтобы ты мне поверил сейчас, скажу, что ты можешь пройти через тульские земли. Сестра сейчас не у себя, она в Москве — там сложная обстановка…
Больше Клава не смогла сказать ни слова — по щекам её побежали слёзы. Ей было жаль, что она не могла закрыть лицо руками или вытереть их…
— Если всё то, что ты говоришь правда, — задумчиво произнёс Крым, — то я согласен.
— Что-то могло измениться, но незначительно. — Сквозь слёзы шептала девушка.
— С этим на месте разберусь. — Снова протянув к Калуге руку, в который в этот раз был нож, он поддел им верёвку, держащую руки пленницы за спиной. Почувствовав ими свободу, она, уже не думая ни о чём, кинулась к лежащему перед ней Орлу. Спасти его нужно было любой ценой, пусть даже и пострадает ненавистный ей, как и многим, Москва.
— Почему ты это сделала? — Крым всё ещё стоял позади неё.
— Что? Рассказала тебе?
— Да.
— Не все одобряют то, что происходит внутри Московии, но никто даже не может пикнуть. — Стараясь говорить как можно тише, словно боясь, что её могут услышать, ответила Клава. — Все очень хорошо помнят то, что случилось два года назад с Новгородом…[4]
Бахчисарай и сам знал обо всём, но то, что у кого-то хватало смелости идти против столицы, пусть даже в такой ситуации, всё равно очень сильно удивляло его.
— Бахти, — тихо окликнула его по имени Калуга, — тебя ведь так зовут? Отдай мне мою лошадь и вещи. Я заберу его с собой, и мы не будем тебе препятствовать в твоём походе. Клянусь.
Не понимая, почему же этот сопляк настолько важен для Калуги, Крым решил пока что не задумываться об этом. Замаячившая перед глазами возможность разграбления самого столицы уже грела ему душу.
— Хорошо. — Согласился он. — Но сначала, как и обещала, выложишь мне всё, что знаешь.
Калуге оставалось лишь кивнуть и, в последний раз уткнувшись в лежавшего Орла, громко всхлипнуть.
21 мая 1571 года. В степи, около г. Чугуева.
— Ну почему именно я? — После нескольких часов блужданий вдоль Муравского шляха нарушил молчание Елец. — Вон к Воронежу бы прицепился, что ко мне-то? Вам было бы очень весело вместе.