Взращённый в степях и приученный к верховой езде с раннего детства, Бахчисарай без труда пересекал огромные степные просторы, а затем, петляя, обходил наши городки и гарнизоны, легко достигая нужных ему мест.
Я ждал его. Я чувствовал, что он придёт.
Он нападал каждый год, иногда несколько раз, но были месяцы, когда он появлялся почти всегда: обычно это был конец лета или начало осени — то самое время, когда люди, закончив сбор урожая отдыхали и делали запасы на долгую зиму.
И в этот раз, поняв, что не ошибся, я решил встретить его войско своим на одном из открытых и ровных, как стол, участков местности вблизи дома: я знал, что я успею поймать его ещё до того, как Бахчисарай успеет много награбить, и потому сражение обещало быть довольно тяжёлым. Только потом я понял, что и место, выбранное мной, было не в мою пользу: зная неприязнь Крыма к воде, надо было заманивать его к рекам или в болотистые низины, но, доверившись своей гордости, я принял бой, заранее зная, что потери будут огромны.
Я не надеялся победить. Я точно знал: эта встреча не будет последней. Мне хотелось хотя бы немного ослабить его и показать, что я ещё чего-то да стою. И, конечно, отогнать его от моих границ на время, хотя бы немного большее, чем обычно.
Всё изменилось, когда уже в самом бою, в этой кровавой мясорубке мёртвых и живых тел, я заметил его самого. В этот раз он не сражался, а, скорее командовал другими. В прочем, это и не было удивительно — возможно, он берёг силы для дальнейших битв, а может, и конкретно для меня. Забыв обо всём, я бездумно бросился к нему, желая использовать момент и застать врасплох.
Но я просчитался.
— Давно не виделись! — Богато одетый всадник на чистокровном арабском скакуне в последнюю секунду развернулся и, отразив мою атаку, отъехал чуть в сторону.
— Надеюсь, не увидимся больше никогда! — Я рванулся к нему в очередной отчаянной попытке нанести удар.
Второй.
Третий.
Почти все мои удары не достигали цели и были мастерски отражены соперником. Он владел оружием на порядок лучше меня, и, чем дольше продолжался поединок, тем явственнее я ощущал ту огромную мощь турецкой сабли, которую раскрывал передо мной её хозяин. Не в пример моим тщетным выпадам, практически все его удары попадали в цель, и лишь изредка, не иначе как по счастливой случайности, мне удавалось уворачиваться от них.
Ощущая неминуемость поражения, я утешал себя лишь той мыслью, что один поединок - это ещё не вся война. Смирившись со своей участью я решился на последний шаг: описав по полю поединка небольшой полукруг, я развернулся и, всё же сумев проломить оборону Бахчисарая, глубоко полоснул его по наименее закрытой доспехом части плеча. Татарин, огрызнувшись, начал было совершать уже знакомый мне отвлекающий манёвр, но неожиданно прервал его и, не дав мне осознать изменение, всадил коню шпор и полетел прямо на меня.
Я понял его замысел слишком поздно.
Я не успел. Удар выбил саблю из моих рук, и она отлетела куда-то в сторону. Осознание того, что следующий удар должен был прикончить меня, впилось в мое тело лёгким и острым лезвием вражеской сабли.
— За то, что сравнил себя со мной. — Победоносно произнёс Крым, обрушив на меня, уже обезоруженного и уже обессилевшего от боя, ещё несколько ударов, одним из которых я и был скинут с седла в редкую степную траву.
Падая, я думал лишь о том, что снова не смог предотвратить варварское расхищение земли, питавшей мои силы, и людей, составлявших их немалую часть.
А потом мои глаза закрылись уже сами, и я даже был рад, что перестал чувствовать царивший на поле боя запах крови.
А вот Бахчисараю он, кажется, даже нравился.
Сноски:
[1] — Севрюки — служилое сословие из Северской земли (в России это Курская, Брянская и Белгородская области).
[2] — Каффа (совр. Феодосия) — город, в котором находился крупнейший рынок рабов на Чёрном море.
[3] — Шляхом называлась в 16-17 веках на Украине и на юге России большая степная постоянно использующаяся дорога. Обычно они выполняли торговые функции, но крымские татары набегали на Русь по ним же. Главным шляхом был Муравский, и проходил он практически через Курск. Сакмами же назывались дороги поменьше.
[4] — Ещё в 13 веке Липецк (тогда ещё Елец) вдохновил Курска идти против татар, что закончилось разорением их княжеств. На этой же почве они сильно поругались и начали воевать друг против друга, в процессе чего даже погибли оба их князя.
[5] — В начале 16 века, когда Курск перешёл в Россию и начались Крымские атаки, Брянск «донёс» Москве о связях брата с Литвой. Сделал он это для того, чтобы Курска убрали с передовой. И на какое-то время это действительно сработало, хотя Курску пришлось довольно долго разгребать все последствия. (Стародубский князь Василий Семенович донес на Василия Шемячича Рыльского).
[6] — Осенью 1570 года татарское войско из 6-7 тыс. человек под руководством царевича Алп-Гирея воевало под Новосилем.
========== I. Перелом ==========
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.
«Баллада о борьбе» В.С. Высоцкий
Середина сентября 1570 года. г. Москва, Кремль.
Этим утром Орёл проснулся в предвкушении чего-то необычного. Казалось, какая-то незримая сила буквально выдернула его в реальность в столь раннее время, когда солнце только-только показывается из-за соседних крыш возвышающейся вокруг крепости. Обычно в эти часы он еще нежился в тёплых объятиях кровати, но что-то подсказывало ему, что сегодня должно было произойти что-то интересное, важное, что-то, что изменит его жизнь раз и навсегда.
— Доброе утро, Вань. — Спустившись со второго этажа в столовую палату, он нашёл Тулу в кухне, прилегавшей к ней. — А я уже собиралась тебя будить. Ты помнишь, какой сегодня день?
И он вспомнил. Не то чтобы он не хотел чего-то или страшился, но совсем недавно его телу по человеческим меркам исполнилось шестнадцать, а этот возраст был совершенно особенным у них, олицетворений — после него они, наконец-то, становились взрослыми, ощущали родство со своей территорией в полной мере и, как и было положено каждому из них по судьбе, занимались главным делом своего народа.
Мечтой Орла с самого детства было летописание, он даже периодически ездил в Москву для того, чтобы научиться читать, писать, в том числе и красиво, с различными завитушками и украшениями, а также хотя бы одним глазком посмотреть на большие, тяжёлые и роскошные книги, хранившиеся в царских покоях. Последнее ему всё никак не удавалось: ещё бы, те фолианты были слишком большой редкостью, и их не показывали никому настолько постороннему и столь юному, как Орёл.
Всё свое детство он провёл рядом с матерью, Тулой[1], которая относилась к нему с той самой свойственной большинству матерей чрезмерной заботой о своем чаде. Отца же Ваня никогда не знал, и мать его, словно не желая вспоминать что-то старое и болезненное, отвечала на вопросы о нём кратко или односложно, изредка рассказывая небылицы. Она говорила, что отец Орла был очень храбрым и сильным олицетворением, и сокрушалась, что, скорее всего, он уже давно положил свою жизнь на алтарь военного дела. Но, чем старше становился мальчик, тем менее охотно он верил в эти сказки и всё чаще задавался вопросом о том, кто же все-таки был его настоящим отцом.