— Пожалуйста, называй меня Серафимом, хорошо? — Слегка натянуто улыбнулся татарин. — Вот уже почти век, как у меня новая столица и новое имя.
Ах да. А я и забыл!
— Ладно. — Потупился я. И, желая перевести тему, продолжил. — С тех пор, как тебя присоединили мне кажется, что я потерял смысл жизни. Потому вот и приехал, — я усмехнулся, — чтобы ты помог мне его найти.
— Мне бы кто с этим помог. — Симферополь растянул губы сдавленной улыбкой. — А, кстати, разве в твоей жизни был только я? Я помню далеко не всё, но что насчёт твоих товарищей? Вас же было пятеро-шестеро или что-то около того. Неужели после победы над злым и страшным татарином все разбежались?
— И да, и нет. Мы ещё общаемся, но теперь у каждого своя пара, поэтому вместе собираемся всё реже.
— Понимаю-понимаю. — Брюнет отпил свой кофе и засветился блаженством. — Мирная жизнь имеет и свои минусы. Странно, да, Глеб?
— Есть немного. Ладно там Тамбов и Липецк — у них-то уже давно, считай, семья. Липецк очень изменился, стал более покладистым, совсем не таким, как ты его помнишь…
— А остальные?
Мне вдруг стало сложно говорить. Видимо, это отразилось и на моём лице, отчего Крым лишь снова улыбнулся и произнёс:
— Не волнуйся, можешь рассказать мне всё. Ты ведь за этим приехал? А мне теперь всё чаще говорят, что я умею слушать.
И я рассказал ему всё. Полностью, без утайки — так, что в конце монолога мне и самому стало стыдно за то, что вывалил столько всего и сразу на голову бывшего врага. Вряд ли ему было интересно, но ничего не поделаешь — мне уже много лет нужно было кому-то выговориться, сбросить этот груз, камнем придавливавший душу к земле.
Но неловко мне всё равно стало и, когда рассказ подошёл к завершению, я снова уткнулся в чашку с почему-то слишком медленно убывавшим кофе. Ну не понравился он мне, и всё тут! И как Крым смог опустошить уже пятую его порцию за разговор — не понимаю! Или это я так долго рассказывал?..
— Я думаю, — улыбка всё также не сходила с лица Крыма, а его тон голоса оставался мягким и вежливым, — ты и сам прекрасно понимаешь и то, что брат поступил довольно нечестно по отношению к тебе. Но корень твоих проблем в тебе самом. Не стоило слишком сильно полагаться на Белгорода, а нужно было действовать самому. Вот скажи, только прямо и не лукавя, тебе же нравится Орёл?
Я молча продолжал смотреть в чашку. Только сейчас поняв, что я так и не разобрался со своим отношением к Ване, я вдруг ощутил себя довольно скверно. И ведь даже всю дорогу ни разу об этом не подумал, всё только жалел себя! А ответ-то вот он, на поверхности, стоило лишь спросить кого-то другого.
— Вижу, сомневаешься. — Теперь татарин выглядел довольным котом. Казалось, что он мысленно смаковал подробности наших с Орлом отношений. — В отличие от многих других твоих товарищей, Орла я помню очень хорошо. Может быть потому, что мы довольно часто встречались с ним в бою. Знаешь, то, что ты ему нравился, было видно даже мне. И то, что ты так поступил с ним, не делает тебе чести. Ладно бы ты ещё и сам не питал к нему никаких чувств, но ведь это не так, я же вижу. Иначе бы ты и сейчас мне сразу ответил на предыдущий вопрос.
— Пожалуй, ты прав. — Поник я.
Слова, которые могли бы всё исправить. Осознание, пришедшее так поздно.
— Я читал его работы. — Мой бывший враг сделал ещё один глоток. — Иван прекрасно пишет, у него явный талант. Даже жаль, что он раскрылся без тебя. — Заметив, что только насыпал мне соль на рану, Крым невозмутимо продолжил. — Не думаю, что для тебя всё потеряно. Мы, олицетворения, живём сотни лет, даже тысячи — кто знает, может, всё ещё наладится? Правда, судя по всему, это будет очень нескоро, но я скажу тебе вот что: никогда не сдавайся и впредь, как не сдавался перед лицом опасности от старого меня. Ты же даже едва ли не с того света выкарабкался после того, как я тебя разрушил. Да в твоих глазах всегда было такое рвение, такая решимость! А теперь что? Где это всё? Неужели тебя так легко и просто сломить всего лишь одной неудачей в личных делах? — Симферополь улыбнулся вновь, на этот раз очень мягко и ласково. — Не верю!
Я слушал его молча и понимал, что татарин прав. Полностью прав во всём, что бы он ни говорил. И от прежней собственной беспомощности в своих же отношениях мне становилось дурно. Но вместе с этим внутри меня начало появляться и другое чувство, столь знакомое мне ранее. И, чем больше говорил Крым, тем сильнее пускало оно ростки в мою душу, укрепляясь в ней. Я буквально чувствовал, как становлюсь увереннее.
— Знаешь, а ведь у меня всё тоже было непросто. Тот, кого я люблю, очень долго не принимал меня из-за моей той, старой, сущности. Но я ждал, долго ждал, не отступал и верил, что когда-нибудь смогу быть с ним. И что ты думаешь? Мы вместе. Правда, об этом никто не знает, ибо у моего героя свои заморочки, но наедине с ним я совершенно счастлив. Быть может, и ты когда-то таким станешь? — Отставив в очередной раз пустую чашку на сидение рядом с собой, Симферополь внимательно посмотрел на меня. — Всё в твоих руках, Глеб. И не в чьих больше. Каждый сам кузнец своего счастья. Запомнил?
Я кивнул. Всё ещё не совсем уверенно, но я понимал, что у моей жизни постепенно появлялся новый смысл. Точнее, он и был всё это время — нужно было лишь увидеть его.
— А ты сам, как ты выжил тогда, после Молодей? — Я вдруг вспомнил то, что давно хотел узнать. — Да и вообще, почему ты здесь? Я имею в виду, разве ты не должен теперь жить в Симферополе, твоей новой столице?
— Хей, не надо столько вопросов сразу. Давай начнём по порядку.
Его взгляд вдруг стал серьёзным, а ещё секунду спустя Крым начал рассказ.
Начало августа 1572 года. В пути, южнее г. Орла.
После того позорного поражения ему пришлось бежать из Московии, не разбирая дороги. Уже не было дела ни до каких шляхов или сакм, для отступления годился любой мало-мальски удобный путь. Шутка ли: Бахчисарай взял в поход на Русь всё своё мужское население и теперь должен был сохранить хотя бы его побитые остатки, чтобы не поставить свой народ на грань гибели.
Ещё никогда он не паниковал так. Он метался по русской земле как загнанный зверь, пытавшийся выбраться из едва не захлопнувшейся ловушки. Вместе с войском он скакал сотни вёрст, не брезгуя даже лесами, которые так не любил.
Душу его переполняли обида и горечь. Жило там и смятение, ведь он всё ещё не понимал, как он вообще мог проиграть с такой-то многочисленной армией, по праву считавшейся одной из сильнейших в Европе шестнадцатого века.
Отчаяние его было так велико, что он, желая побыть наедине с собой, даже направил остатки своей орды домой, а сам поехал немного другим, более длинным, путём. Уже не честолюбивые мысли, но тревожные думы занимали его голову. Что делать дальше? Как теперь жить, ведь он не знал и не умел почти ничего, кроме набегов?..
Состояние его здоровья тоже оставляло желать лучшего. Он не только был сильно изранен, но и очень устал от всего этого похода.
А ведь начиналось всё так хорошо… И теперь, когда не только его народ, но и он сам уже был готов отправиться в иной мир, он всё ещё не мог поверить в то, что проиграл так позорно. А ведь сам виноват был — надо было придумать что-то новое, так как русские рано или поздно всё равно бы нашли средство против его быстрых лошадей… Но ведь тащить с собой тяжёлую осадную технику было долго, и даже пехота не была и вполовину также быстра, как его любимая конница…
— Вот и поплатился… — Думал Крым, ослабевая всё сильнее. Поняв, что дальше ехать верхом у него не хватит сил, да и самого коня он уже загнал, Бахчисарай едва дотянул до опушки ближайшего леса. Уже остановившись, он глубоко вздохнул и слез с любимого скакуна. Погладил морду, потрепал гриву…