Особенно радовал Германцев. Приехавший на тренировку, дабы развеяться, он, что называется, угодил из огня да в полымя. То есть удушливого потустороннего бегемота сменил на абсолютно материальных и конкретных головорезов. Теперь спикер, явно обезумевший, резво носился по полю, матерился на нерасторопных собратьев и даже умудрился однажды ловким ударом задницы заколотить-таки голову Кабанова в кольцо.
Согласно древнеиндейским правилам по окончании игры непременно кого-нибудь опять-таки обезглавливали. В зависимости от местных традиций эта участь постигала либо капитана побежденных, либо, как это ни покажется странным с общечеловеческой точки зрения, главаря победителей. Имелось в виду, похоже, что тем самым ему оказывается честь. Ведь он отправлялся типа прямиком к богам. Но Генрих на эту мутную ритуальную тему не грузился и решил разобраться, как быть, по ходу, интуитивно.
В любом случае намечавшееся масштабное жертвоприношение (пусть даже и снова недоброкачественных особей) не могло оставить, по расчетам жреца-террориста, привередливого Уицилопочтли безучастным. Между прочим, то, что элитный спорткомплекс был оборудован, как нельзя кстати, в одной из советских высоток, Генрих счел крайне благоприятным свидетельством поддержки, оказываемой ему этим персонажем и его сотоварищами. И знаком их удовлетворенности первыми итогами его деятельности.
Майор, разумеется, тоже был совсем не против массового кровопролития. Он, правда, втайне не оставлял крамольной мысли при удобном случае свалить от одержимого товарища. Однако, когда речь шла о таком богатом угощении, глупо было отказываться. И он, предвкушая резню, покалывал язык своими мощными клыками. Вот только надо было суметь продержаться в здании до следующей ночи, а то при свете солнца идти на прорыв (разумеется, спортклуб уже был взят в тройное кольцо разношерстными спецназами) упырю было, прямо скажем, несподручно.
* * *Колдуновский затравленно метался по кабинету. То подбегал к окну, то хватал телефонную трубку, чтобы тут же, точно обжегшись, бросить. Он, конечно привык, что в Москве сотни раз на дню происходят разного рода беспредельности. Но такого, чтобы разом захватили в заложники группу самых отборных депутатов, да еще во главе со спикером, конечно, не бывало.
Самыми тревожными моментами в этой ситуации стали полная анонимность захватчиков и какая-то нарочитая неведомость их намерений. Просто некто незадолго до полуночи позвонил нескольким редакторам самых либеральных газет и сообщил, что думцы взяты в заложники. При этом добавил, что штурм исключен, поскольку при малейшей попытке его организовать все сразу рванет.
Колдуновский, само собой разумеется, резких движений и не планировал. Общество и так за годы диктатуры настрадалось от чекистского отвязного людоедства. Эти выродки вообще ведь в контакт ни с кем не вступали, а согласно тайной директиве мочили всех без разбора. Демократические власти, напротив, всегда и со всеми договаривались. Поэтому и теперь старый правозащитник первым делом позвонил Абу-Джихаду, которого знал еще со времен совместных пресс-конференций в защиту некогда безжалостно гонимых ваххабитов. Однако тот, призвав в свидетели Всевышнего, уверил растерянного Колдуновского, что воины Аллаха к этой акции никак не причастны.
Внезапно в приемной Адама Северьяновича грянул пистолетный выстрел. Истошно завизжала секретарша (пересадка члена была задумана Колдуновским во многом ради нее). И тут же в распахнутую ударом тренированной ноги дверь кабинета, пошатываясь от свалившейся на его плечи ответственности, вошел полковник Козлов. Он, переступив в логове трансплантолога свой Рубикон, категорически решил взять руководство госбезопасностью на себя. Поскольку не видел более подходящей кандидатуры и надеялся, что ряд еще не окончательно ссучившихся коллег поддержат его патриотическую инициативу. Кроме того, по-любому Колдуновского надо было валить. Тут двух мнений быть не могло.
Тот между тем, брызгая слюной и размахивая кулаками, бесстрашно бросился на чекиста.
— Гражданин Козлов, вы уволены. Это решение окончательное, и ваши дебоши в стиле матроса Железняка только усугубляют вашу участь! — старчески визгливо сообщил он.
Тут надо отметить, что вследствие бардака и паники, царивших в городе, информация о злодеянии Козлова до него еще не дошла, а потому масштаба нависшей над ним и демократией угрозы Колдуновский не осознавал.