А разве гневная реакция Александра Ульянова на весть об аресте редактора закрытых правительством “Отечественных записок” М. Е. Салтыкова-Щедрина: “OrotaKoft наглый деспотизм — лучших людей в тюрьме держать!” — не свидетельство того, что юноша-студент был захвачен “ветром общественных движений”? В 1885 году Александр Ильич был одним из активных членов запрещенных симбирского и поволжского землячеств, способствовал созданию при них библиотек, в которых можно было прочесть нелегальные “Сказки” Щедрина, “Исповедь”, “Так что же нам делать?”, “В чем моя вера” Л. Толстого, народовольческие и социал-демократические издания, “Капитал” К. Маркса. 7 ноября 1885 и 1886 годов Александр Ульянов посетил опального Салтыкова-Щедрина и выразил ему солидарность от имени студенчества.
Поражает и примитивизм волкогоновской трактовки вхождения Александра Ильича в террористическую фракцию партии “Народная воля”. Наш портретист не знает даже того, что после зверской расправы властей с участниками Добролюбовской демонстрации 17 ноября 1886 года именно Александр Ульянов написал прокламацию, заканчивавшуюся суровым предостережением: “Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу, но силу организованную и объединенную сознанием своей духовной солидарности”[12].
Опуская (ради экономии места) разбор других волкогоновских искажений истории участия А. Ульянова в деле 1 марта 1887 года, приведу еще один из характерных для дважды доктора наук домыслов. Упомянув, что после гибели Александра Ильича в семье надолго поселилось горе, он заявил далее: “Мать, в трауре, после долгих молений не раз просветленно говорила, что Саша перед смертью приложился к кресту” (с. 63). Но это же чистейшей воды беллетристика...
Ничего общего с наукой не имеет мнение Волкогонова, что “Владимир Ульянов, долго находясь под воздействием семейной трагедии, думал не столько об идеях, которые захватили брата и его друзей, а о стоицизме и силе духа молодых террористов-заговорщиков”. И только человек, порвавший с марксизмом, может позволить себе измышление о том, что Владимир Ульянов “пошел действительно совсем иным путем”, более эффективным, “но менее благородным”, нежели тот, который избрал Александр Ильич.
Слегка коснувшись участия студента Владимира Ульянова в казанской сходке 4 декабря 1887 года и укрепления его революционных взглядов, автор объясняет это только “остракизмом”, которому подвергали опального В. Ульянова царские власти. Как видим, портретист снова старается все свести к случайным, личностным мотивам. Начисто, но голословно, отрицает Волкогонов и участие Владимира Ильича в жизни самарского революционного подполья, и любой читатель, взглянув в мою книгу “Самарские университеты” (М., 1988), убедится, как портретист выдает белое за черное. Поражает наглость, с какой он уничижительно характеризует адвокатскую практику
Владимира Ильича: “Ему доведется участвовать в нескольких делах (мелкие кражи, имущественные претензии), которые сложились для него с переменным успехом”. В интервью же “Аргументам и фактам” (1994, август) Волкогонов доводит эту ложь до абсурда: “Вел шесть дел мелких воришек, ни одного дела не выиграл”. На самом же деле архивные документы свидетельствуют, что В. Ульянов только в 1892 году выступал защитником в Самарском окружном суде по 13 уголовным делам и, по справедливому замечанию писателя-юриста В. Шалагинова, что-то выигрывал: либо у самого обвинения — против обвинительного акта, либо у представителей обвинения — против его требований о размере наказания. Если бы портретист заглядывал в документальную Лениниану, скажем, в книгу “Самарские университеты”, то узнал бы, что Владимир Ильич занимался не только “мелкими кражами”, но и делом начальника железнодорожной станции Безенчук А. Н. Языкова. И не без успеха: присяжные заседатели стали на точку зрения Ульянова, и Языков за упущения по службе был подвергнут штрафу в 100 рублей, а не тюремному заключению, как добивался прокурор.
Смехотворной выглядит и попытка принизить статью Владимира Ильича “Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни. По поводу книги В. Е. Постникова “Южно-русское крестьянское хозяйство”, в которой с марксистских позиций были вскрыты истинные причины разложения деревни. Редакция либеральной “Русской мысли”, куда Владимир Ильич послал статью, отклонила ее, “как неподходящую к направлению журнала”. Волкогонов же, не считаясь с этим фактом, облыжно утверждает, будто бы редакция “Русской мысли” отвергла статью Ульянова потому, что она содержала “весьма мало собственных идей...” (с. 74).