Среди трудящихся и низшего духовенства возникло движение за изъятие части церковных ценностей, накопленных трудом многих поколений и являвшихся фактически достоянием народа. Учитывая эти пожелания летом 1921 года, патриарх Тихон (на этот пост, упраздненный Петром I, он был избран Собором 5 ноября 1917 года) разрешил верующим использовать часть храмовых “драгоценных вещей” на помощь голодающим.
Однако дарение этих ценностей шло вяло. Запад предлагал зерно только за золото, а голод зимой принял катастрофические размеры, и движение за пожертвование храмовых драгоценностей резко возросло. Вот как выглядело в связи с этим воззвание протоиерея симбирской Троицкой церкви А. Гневушева, появившееся 4 февраля 1922 года в газете губисполкома “Экономический путь”.
Напомнив, что советская власть оказывает помощь голодающим Поволжья, протоиерей заявил, что она “не может исчерпать до дна безмерно-глубокую чашу свалившегося на нас бедствия. Между тем в монастырях и храмах Божиих имеется не малое скопление золота и драгоценных камней, которые можно было бы употребить на богоугодное дело, спасение гибнущих от голода. Святители наши, заступники и печальники за нас пред Престолом Всевышнего не нуждаются в золоте и драгоценных украшениях, в изобилии хранящихся в наших церквах. Поднимите свой голос, о благочестивые прихожане, во имя изъятия и употребления их на дело питания голодающих”.
Учитывая голос народа, патриарх Тихон 6 февраля 1922 года обратился с новым воззванием к верующим, в котором допускал “возможность духовенству и приходским советам с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслеты, ожерелья и другие предметы, жертвуемые для украшения святых икон, золотой и серебряный лом) на помощь голодающим”.
С учетом этого послания ВЦИК 23 февраля издал декрет, предлагавший местным Советам в месячный срок изъять из “церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам, изъятие которых не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать их в органы Наркомфина в специально назначенный фонд Центральной комиссии помощи голодающим” (Известия, 1922, 26 февраля).
Текст декрета согласовывался с представителями патриарха, но когда начался процесс изъятия части церковных драгоценностей, он разослал 28 февраля конфиденциальное воззвание, которое вело к конфронтации с властями: “Мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами вселенской церкви и карается ею как святотатство, мирянин — отлучением от нее, священнослужитель — извержением от сана”. Это было какое-то недоразумение, ибо декрет ВЦИКа и не предусматривал изъятия ценностей, которые были необходимы “самому культу”, и местные советы продолжили сбор драгоценностей в храмах.
Таковы факты. Но Волкогонов безбожно извращает историю и пишет, что декрет ВЦИК от 23 февраля ориентировал власти на “насильственное изъятие из российских церквей всех ценностей”. Причем, по его словам, делалось это, мол, по-варварски: “Партийные организации, ГПУ, специально создаваемые отряды врывались в храмы, зачитывали декрет ВЦИК и требовали добровольной сдачи всех ценностей. Служители культа готовы были отдать все, за исключением священных атрибутов церкви. Местные безбожники, отстранив священников, а часто и арестовывая их, собственными силами проводили “полные” конфискации. То был форменный неприкрытый грабеж, в котором широкое участие приняли и деклассированные элементы” (с. 207).
Все это — плод злобного вымысла автора и поэтому он не делает ни одной ссылки на источники, зато достоверно известно, что А. И. Ульянова-Елизарова пожертвовала в фонд помощи голодающим Поволжья фамильное серебро, а Владимир Ильич — свою гимназическую золотую медаль. Сдавали драгоценности (если они были) почти все партийные и советские активисты, в том числе и сотрудники ГПУ. Далее. В революционной действительности 1922 года выполнение декрета ВЦИК производилось комиссиями, созданными при исполкомах Советов депутатов трудящихся. Они через местную прессу заранее извещали день и часы своего прибытия в каждый из храмов и приглашали верующих назначать представителей для совместных действий. Так поступала и уездная комиссия в г. Шуе Иваново-Вознесенской губернии. 9 марта 1922 года она закончила изъятие ценностей в трех церквах города, и, как сообщалось в “Известиях”, “в полном согласии с представителями верующих и без единого протеста. В следующую очередь был поставлен соборный храм, и общине верующих было предложено назначить своих представителей для работы с уездной комиссией”.