Он все говорил и говорил, пока мои глаза раскрывались и делались круглыми, чем больше я слушала, растерявшись настолько, что не ощущала ничего другого, кроме собственного шока, не замечая, как колдун ловко снял с плечей лямки от сарафана и тонкой нижней кофты, вздрогнув и вскрикивая от неожиданности, когда поняла, что сижу теперь перед ним с обнаженной грудью.
- Что вы делаете?!
Он не дал мне прикрыться, перехватывая руки и сжав одной ладонью, удерживая легко, но сильно, пока я горела от смущения и того, как напряглись соски, ощутив не столько прилив прохладного воздуха, сколько от его опаляющего взгляда, которого колдун не скрывал, прошептав приглушенно и хрипло:
- Тиииииише.
Я пыталась вырваться, пыталась отползти от него, чтобы прекратить этот стыд и разврат, но только разве можно было бороться против того, кто был намного больше, хитрее и сильнее, сжимая меня на своих ногах лишь еще больше, и притягивая ближе к себе, чтобы податься вперед, касаясь кончиком носа ложбинки между грудью и дыша жадно и глубоко, словно не мог надышаться и насладиться.
- Не смейте меня трогать! - просипела я, задыхаясь от ужаса и того, что происходило много лет назад, но никак не могло покинуть ни моей головы, ни тела, что сжалось в ожидании боли и унижения, отчего на глазах тут же выступили слезы.
- Я не сделаю тебе больно, - проговорил колдун серьезно, пытаясь поймать мой взгляд и прикасаясь пальцами свободной руки к лицу, обхватывая за скулы, чтобы заставить посмотреть в его жуткие синие глаза, где не было ни насмешки, ни лукавства.
Он снова всматривался в меня так пронзительно и настойчиво, что я уже понимала – он действительно видит все, что я не говорю или о чем пытаюсь умолчать, вдруг касаясь большим пальцем моих губ, чтобы я не кусала их, пытаясь сдержаться и отгоняя от себя все самое мерзкое, низкое и страшное, что пришлось пережить еще будучи совсем ребенком.
- Покажи мне, - прошептал он тихо, подавшись вперед так близко, что его ресницы защекотали мои, - Покажи все так, как ты помнишь. Каждую секунду этого момента. Каждый запах, окружавший тебя. Каждый звук, который ты запомнила. Каждую эмоцию, которая и сейчас не дает тебе покоя, проникая чернотой в душу.
Я всхлипнула, плотно закрывая глаза, чтобы не отдать ему ничего, кроме собственных слез, снова предприняв попытку отшатнуться и спастись из рук того, кто был нежданным гостем, но стал королем положения в силу своей власти надо мной и моей глупости, когда я пообещала ему исполнение желания.
Он не отпустил и в этот раз, сжимая руку на моем лице сильнее, но отпуская онемевшие от его силы запястья, позволив быстро и судорожно укрыться, чтобы обхватить рукой, придвигая к себе так, что мы сидели почти нос к носу.
Мои мокрые ресницы дрожали от усилия не открывать глаз, впуская его в себя, когда он прикоснулся губами к моим, сипло выдохнув и чуть прикусывая за нижнюю, когда я распахнула глаза от неожиданности и его ласки, тут же окунувшись в ядовитую синеву, словно с разбега нырнула в озеро, на дне которого видела только тьму и дрожащую от волн луну.
- Вспомни это, девочка. Так, словно все происходит сейчас, в эту секунду, и я заберу все твои самые страшные воспоминания, чтобы больше они никогда не терзали твою хрустальную душу и не заставляли эти прекрасные глаза плакать.
Я снова всхлипнула, но в этот раз оттого, что поверила ему, почувствовав, что так устала от памяти и своих снов, что была готова отдать ему собственную душу, лишь бы спокойно дышать и не оглядываться на каждый шаг, если приходилось возвращаться домой в сумерках.
Память сжигала меня изнутри до тла!
Она причиняла боль и бросала в грязь каждый раз, когда мне только начинало казаться, что я смогу жить как все.
- Вы правда сделаете?...
- Правда. Только откройся мне.
Я выдохнула судорожно и хрипло, ощущая, как он поймал мое дыхание губами, словно вдохнув в себя, прикрывая блаженно черные ресницы, и задерживая собственное дыхание, словно ждал, когда мое осядет в нем где-то глубоко.
- Не закрывай глаза. Смотри на меня.
Я больше не дрожала, когда мужчина вытер слезы с моих глаз своими ладонями, положив их затем на щеки и придерживая лицо, потому что понимал, что придет момент, когда я не смогу справиться с собой и попытаюсь отвернуться.
Это было слишком глубоко и лично, чтобы вот так позволять смотреть в себя.
Но ведь он и не был простым человеком, который, узнав о чем-то слишком мрачном и далеком, станет радостно делиться этим со всеми подряд.