Мне нравились его сильные руки, которые сжимали меня в какой-то необъяснимой отчаянной нужде.
Мне нравилось его урчание, переходящее в низкий стон, когда мужчина втянул в рот мою грудь, водя языком вокруг соска, играя с ним, и посылая в мое дрожащее тело сотни огненных стрел, которые жалили и расплавлялись в крови с шипением, погружая в негу, куда я ступала несмело, но отчаянно, дрожа и прогибаясь в его руках.
Мне нравилось, как он играл со мной, пробуждая в теле трепет и чувственность, заставляя позабыть о смущении и всем огромном мире, который словно сгинул за пределами этого старого уже давно покосившегося стойла.
Я уже не боялась этих пронзительных глаз, в которых всегда была эта одержимая жажда проникнуть в меня и поработить собой всеми возможными способами, когда я оказалась лежащей на спине под большим горячим телом колдуна, касаясь ладонями его лица и копны черных волос, что рассыпались надо мной подобно каскаду.
Было что-то трогательное и искреннее в том, как он подставлял лицо под мои ладони, собирая мою ласку, чтобы только я касалась его снова и снова, водя кончиками пальцев по каждой тонкой острой черте, отчего весь его облик казался таким холодным и хищным.
Было что-то неведомое и трепетное в том, как он позволял трогать его, словно впервые познал ласку, и теперь не мог отпустить, наслаждаясь и утопая в этом.
Он не пытался больше укусить, даже когда целовал со своей свой жаждой и жаром, вдавливая в себя и иногда содрогаясь всем телом, словно что-то рвалось изнутри, замирая каждый раз, как только я касалась его ладонями, гладя, и сама наслаждаясь этими прикосновениями к большому стройному телу.
До самого рассвета мы целовались, утопая друг в друге, спрятанные от чужих глаз и сплетней, очнувшись лишь когда где-то надрывно закричал петух, и колдун поморщился.
- Ты не можешь ходить при свете дня?
Он тихо рассмеялся, поворачиваясь так, что теперь я оказалась лежащей на нем, и снова обнимая крепко-крепко, словно пришло время отпустить меня и уйти, а он никак не мог этого сделать:
- Я не вурдалак, девочка.
- И не нечисть?
- Не напрямую, - чуть пожал он плечами, все равно оставляя сотни вопросов в голове, когда я вдруг подумала, что уже не боюсь его, кем бы он не был, обласканная и укутанная в его силу настолько, что не могла перестать улыбаться.
За всю мою короткую серую жизнь меня любила только бабушка.
Только она дарила мне свою безграничную любовь и тепло, и в ее руках я пряталась от всего на свете, что пугало или причиняло боль, зная, что она защитит и всегда поможет. Но с ее смертью я словно осталась одна перед разрушительным миром, который ломал каждый день, проверяя меня на прочность.
Не было больше никого, в чьих руках я могла бы найти свой покой и утешение, чтобы просто почувствовать, что я не одна.
…до него.
- Я даже имени твоего не знаю, - проговорила я, когда колдун нехотя поднялся с пола, тряхнув копной своих варварски прекрасных волос, стряхивая сено и сухую траву с них и одежды, когда пришло время уходить, а я смотрела на него и боялась спросить вернется ли он еще…потому что не хотела, чтобы он уходил.
Накидывая на свои плечи тяжелый плащ, обшитый черным мехом, он обернулся, прикасаясь длинными сильными пальцами к моему лицу и чуть улыбаясь:
- У меня нет имени.
- И родителей никогда не было?
Мужчина чуть пожал плечами, словно теперь это уже ничего не значило, отозвавшись:
- Когда-то были, но это уже не важно.
- Выходит ты был рожден человеком, а потом стал …таким?
- Я стал таким, когда родители продали мою душу магу, отдав в его руки, когда я еще не умел ходить.
Задохнувшись от ужаса от услышанных слов, я всматривалась в его непроницаемые глаза, не видя в них ни боли, ни ярости, ни сожаления, словно в тот момент его душа стала такой же непроглядно черной, как зрачки в глазах, в которых отражалась только полная луна. И я.
Больше он ничего не сказал, склоняясь и щекоча мехом, когда поцеловал на прощание, словно отрывал себя от меня насильно, остановившись уже у открытой двери, чтобы улыбнуться странной загадочной улыбкой:
- Люди называют меня Черным.
11 глава
- Я хочу разорвать помолвку и расстаться с Дэном.
Кажется, если бы в этот момент в Лондоне взорвалась ядерная бомба, эффект был бы и то меньше.
На кухне повисла такая тишина, что было слышно, как урчит тихонько холодильник, и пиликают часы в прихожей. Только я продолжала уверенно и, надеюсь, что довольно спокойно смотреть в глаза родителям, всем свои видом показывая, что я уверена в каждом своем слове, как и в сделанном выборе.