'В детстве я играл в футбол,
А когда подрос, стал играть Rock-n-roll,
А теперь вдруг понял, что все это было напрасно.
Я открываю дверь с надписью "Входа нет",
Закурив сигарету, выхожу на проспект
И смотрю на прохожих сквозь табачный дым -
Вспоминаю, как в подарок я построил дивный замок,
Как бежал за блудным ветром, как играл с огнем и пеплом.
И так однажды я войду с мечом в руке
В две тысячи первый год!'
- Да вы обезумели! - сердито сказала Елизавета Воронина, главный редактор молодёжного еженедельника 'Понтий Пилат', когда обрела дар речи. - Серьёзно, народ, вы все безумны, как мартовские зайцы. Весеннее обострение у вас, что ли?
Как раз наступил март - самое время для обострения. Март две тысячи первого года.
Пятнадцать лет спустя Елизавета выразилась бы куда круче. Но тогда она едва знала обсценную лексику и Интернет-жаргон. Зато в её родословной значились мама-завуч и бабушка-учительница, а в анамнезе - институт культуры и десять лет работы в библиотеке родной школы, где преподавали мама и бабушка. Какая уж тут обсценная лексика!
Дальневосточная весна две тысячи первого была сырой, промозглой и холодной. Днём она хлюпала снежной кашей, затекавшей внутрь раскисших китайских ботинок, утром и по вечерам услужливо подставляла под их подошвы замёрзшую грязь. Ещё она дула стылым ветром с Амура, превращая центральный проспект города в какую-то аэродинамическую трубу. Проспект этот был назван в честь строителей-комсомольцев - проспектом Первостроителей, а сам город, помимо основного названия, именовался городом Юности или просто городом Ю.
Ну и, как резонно считала Елизавета, вышеупомянутая весна выдула остатки мозгов из буйных головушек её 'редкалек'.
Слово 'редколлегия' было слишком пышным для коллектива редакции. 'Банда оболтусов' - скорбно именовала их Елизавета, которая в свои тридцать четыре была ровно вдвое старше большинства оболтусов. Единственным исключением являлся Гробик, в миру Александр Кутузов, официальный зам Елизаветы, лучший студент филфака в педуниверситете, шедший на 'красный' диплом. Гробику уже сравнялось двадцать два. Но идея дикой авантюры, увы, принадлежала именно ему.
- Безумству храбрых поём мы песню, - выпалил Гробик, блеснув очками и эрудицией.
На его чёрной толстовке пылали алые буквы: 'ГрОб' в честь любимой рок-группы (что, собственно, и породило его позитивное прозвище), а многомудрую голову перетягивала бандана с той же надписью.
- Не в первый же раз, - умоляюще добавил он.
Он был совершенно прав - безумств в редакционной летописи 'Пилата' хватало. Начиная с водружения красного флага на заброшенной парашютной вышке первого мая и седьмого ноября и заканчивая ночным вырисовыванием на трубах теплотрассы лозунга 'Хуй войне!'. Бравый лозунг вообще-то принадлежал группе 'ТаТу', и война в нём подразумевалась чеченская. Сама Елизавета ничего не вырисовывала и не водружала, но стояла на стрёме, потому что считала эти действия справедливыми, а идеалы своего пионерско-комсомольского детства - правильными. Хотя выглядела она отнюдь не революционеркой, а типичной библиотекаршей, 'синим чулком': очки, тёмный растянутый свитер, невнятного цвета кудряшки, собранные в хвостик.
Но то, что пилатовцы намеревались совершить сейчас, просто ни в какие ворота не лезло. Пригласить на гастроли широко известную среди неформалов панк-группу 'Кузьмич'!
Группа состояла из двух братьев-сибиряков и прославилась остросоциальными песнями с употреблением великих и могучих ненормативных выражений. У братьев был сайт в Интернете, откуда, собственно, Гробик и выудил их электронный адрес.
- Кузьмичи приедут, - упрямо и уверенно заявил он. - Они оппозиционеры, и мы тоже. Можно сказать, братья по крови. Так что космических гонораров они не запросят. Это раз. Да и ездят они всегда вдвоячка, только с акустикой. Это два. Народу набьётся немерено - это три. В ДК 'Кристалл' входит четыреста рыл...
- Если встояка - то и пятьсот войдут, - солидно пробасил плечистый и вечно мрачный рэпер по кличке Айспак. На его чёрном футболке красовалась надпись 'Born in the Bronx', череп обрит наголо, как у солдата-первогодка, а вечно мрачным он был потому, что родился отнюдь не в Бронксе, а в посёлке Хурба Приамурского района.
- Делаем билеты по стольнику, - азартно возопил кудрявый и вертлявый Земфирополь, в миру Зямыч, прозванный так в честь любимой певицы. Сам про себя он честно говорил: 'Я лесбиян, я девушек люблю'. - Пятьдесят штук! О...фонареть!
При Елизавете все её оболтусы старались выражаться культурно.