У Ребекки потеплело на сердце, и это тепло постепенно разливалось по всему ее телу, внося в душу покой и безмятежность. Она вдруг ясно поняла, что рядом с ней ее судьба. Любовь, покой и бессмертие стали явью, и их подарил ей ее корсар.
– Я люблю тебя, Кеннет, – сказала Ребекка охрипшим от волнения голосом. – Никогда не покидай меня.
Лицо Кеннета озарилось улыбкой.
– Я не могу обещать тебе, что никогда не умру, Ребекка, но пока я жив, я буду с тобой и душой и телом. Клянусь. – Он наклонился и поцеловал Ребекку в губы, прошептав: – Всегда.
Его поцелуй был подобен нектару, который вмиг исцелил ее душу и тело, переполнив их нежностью.
На смену нежности пришла страсть. Ребекка откинулась на подушки и притянула к себе Кеннета.
– Я хочу любить тебя сейчас, здесь, Кеннет. Очень прошу тебя.
Кеннет нахмурился, хотя его глаза светились нежностью.
– У тебя же болит голова, – сказал он.
– Ты поцеловал меня, и боль сразу прошла. – Ребекка стала целовать его шею, чувствуя губами биение его пульса, вкус соленого пота и жесткую щетину, отросшую за несколько дней его путешествия. – Если бы сейчас здесь был доктор, он бы подтвердил, что ты лучшее для меня лекарство.
– Будь по-твоему, маленькая бесстыдница, – сказал Кеннет, стягивая с нее ночную сорочку. – Представляю, во что превратится наш брак, если ты всегда будешь такой упрямой.
– Он будет чудесным, потому что единственное, чего я хочу, – это ты.
Одежда Кеннета полетела на пол вслед за сорочкой Ребекки. Он принялся нежно ласкать ее, обращаясь с ней как с фарфоровой куколкой, но вскоре страсть взяла свое. Страсть, которая всегда бросала их в объятия друг друга и которую они изо всех сил пытались держать в одном русле, разлилась сейчас широко и свободно, образуя огненную реку, куда устремились потоки горячей нежности, неистовых ласк, взаимопонимания и даже смеха – одним словом, всего, из чего состоит любовь. И, окунувшись в эту огненную реку страсти, Ребекка плакала снова, но на этот раз слезами радости, слезами, вызванными нестерпимым блаженством, которое ей раньше и не снилось.
После шторма наступило затишье. Они лежали в объятиях друг друга, и голова Кеннета покоилась на ее груди. В камине догорал огонь, отбрасывая на них неровный свет. Ребекка перебирала темные волосы Кеннета, накручивая на пальцы его кудри.
– Когда-нибудь я изображу тебя Вулканом, божеством огня и покровителем кузнечного дела, – прошептала она. – Ты такой же сильный и умелый.
– И его женой была Венера. – Кеннет сел, не сводя глаз с любимой и ощущая себя безмерно счастливым. – Ты похожа на Афродиту Боттичелли – такая же хрупкая, нежная и бесконечно желанная, – сказал он, целуя ее в ложбинку между грудей.
Встав с постели, Кеннет поднял с пола сюртук и вынул что-то из кармана. Подойдя к Ребекке, он надел на палец ее левой руки фамильное кольцо Уилдингов с бриллиантом.
– Носи это кольцо, родная, – сказал Кеннет, целуя ей руку. – Помолвка должна начинаться с кольца, а не с постели.
– Не забывай, что мы художники, а художники отличаются от простых смертных.
– Возможно, я и художник, но у меня традиционные представления о правилах, – сказал Кеннет тоном, не допускающим возражений. – Никаких любовниц, никаких любовников. Один мужчина, одна женщина и одна постель – на веки вечные.
Так и будет, – отозвалась Ребекка, одарив любимого улыбкой Лилит и скрепляя клятву бесконечно долгим поцелуем.
Историческая справка
Как всегда, история помогает автору, предлагая ему интереснейший материал для романа. В армии герцога Веллингтона действительно существовала военная разведка, офицеры которой во время войны в Пиренеях бесстрашно проникали на вражескую территорию, добывая ценнейшие сведения об обороне противника. Они поддерживали связь с испанскими партизанами, добывая у них нужные сведения. Прообразом возлюбленной Кеннета послужила жизнь и трагическая смерть Джоанны, любимой женщины капитана Гранта, одного из самых храбрых офицеров военной разведки.
Успех первых работ Кеннета и Ребекки на выставке в Королевской академии искусств был навеян успехом двух молодых художников-прерафаэлитов – Джона Миллейса и Уильяма Холмана Ханта. Когда одному было девятнадцать, а второму двадцать один, они решили представить свои работы на выставку и работали денно и нощно вплоть до последнего дня представления работ, закончив их буквально за час до окончания приема. Естественно, что их полотна, представленные на выставку, были еще сырыми. В тот год картина Ханта была принята, а Миллейса – отклонена, но он продолжал работать, и на следующий год картины обоих художников приняли, вывесили «на линии» и они имели огромный успех. Если эти два художника могли добиться успеха, то почему такое же не могло случиться с Кеннетом и Ребеккой?
Я беззастенчиво сочетала в своих образах характеры и манеру письма самых различных реально существовавших художников. В образе сэра Энтони я соединила черты двух художников: Жака Луи Давида и сэра Томаса Лоуренса. В образе Ребекки просматриваются черты протопрерафаэлитов.