На веревке во дворе сушилось что-то голубое и розовое, шевелясь на ветру. К крыльцу был привален старый, облезлый и очень грязный велосипед. Валялась красная пластмассовая сабля.
«Да здесь ли это? — подумал Бугорков. — Тут ли она живет?»
Развалюха никак не вязалась с образом Верочки Воркуевой.
Бугорков вошел во двор и, поднявшись на истертую ступеньку крыльца, робко постучал в высокое оконце, в волнистое и чистое стекло, в черноте которого отражались белые облака… Дребезжащий стук остался без ответа. Он постучал еще раз, чувствуя слабость в животе, и — невольно изобразив на лице подобие улыбки, как бы опережая чей-то возможный взгляд со стороны, объясняя этой улыбкой добрые свои намерения, — инстинктивно оглянулся.
И увидел перед собой самое страшное, что он мог только представить себе в этот миг.
Увидел и сразу понял, что перед ним муж Верочки Воркуевой.
18
Он стоял под высоким кривым частоколом, в полосатой игре резких светотеней и внимательно смотрел на Бугоркова. В руках его была мотыга, которую сразу же с ужасом заметил Бугорков, пораженный неожиданной встречей… Одет он был в какое-то серое тряпье, из-под коротковатых брючин виднелись старые галоши, надетые, как тапки, на босу ногу.
Густые, рыжеватые полубачки придавали лицу злобную подозрительность.
Бугорков чувствовал, как силы оставляют его, и знал в эти мгновения, что если Тюхтин нападет, то у него не хватит их даже на защиту.
А строгие глазки хозяина как бы размылись вдруг, утратили всякое выражение, отразив внутреннюю борьбу и словно бы тоже какой-то неосознанный еще страх: Тюхтин тоже был ошеломлен этой встречей, тоже сразу же понял, что перед ним Бугорков, хотя ни разу не видел его в жизни, и теперь не знал, что ему нужно делать, защищаться или нападать, — для нападения у него еще не было злости.
Бугорков же испытывал омерзительное состояние униженности, глядя в свирепеющие, как ему казалось, мутно-злобные, вепристые глазки Тюхтина, который был тут полновластным хозяином и который спросил с мрачным вызовом в голосе:
— Вам кого надо?
Бугорков неловко шагнул, споткнувшись о порог, на землю и, поражаясь дикости своего ответа, не успевая мыслями угнаться за ним, услышал свой одеревеневший голос:
— Моя фамилия Бугорков… Я тут был… живу тут, в Лужках… узнал, что Анастасия Сергеевна и Вера здесь… А вы ее муж? Очень рад…
Слышал в каком-то шуме свой голос и панически боялся слов, которые без его ведома звонко звучали в усиливающемся, болезненном этом шуме, бегущем и струящемся в ушах, как Тополта… А он словно бы повис в невесомости на стрежневом ее течении, но вместо неба увидел над собой сильного и опасного мужчину, на лице у которого появилась теперь снисходительная усмешка.
Именно она-то и привела Бугоркова. в чувство.
— Ну и что? — услышал он вопрос Тюхтина. — Я сразу понял, что ты Бугорков. Но дальше-то что?
Это совсем отрезвило его, он собрался с мыслями и тоже с усмешкой ответил:
— А ничего… Я давно, как вам известно… раньше вас знаю вашу жену, вообще эту семью… А если вы знаете, кто я такой, то и все остальное должны… Но наши встречи на речке… Нет! Это, я вам клянусь, было совсем другое… Простые прогулки к родничку. Она рассказывала о сыне. А вы когда-нибудь купались у родника? Там чудесно! А это было… Нет! Я даже в мыслях не смел, честное слово! Но как интересно! Почему вы поняли, что я Бугорков? Главное, я сам сразу понял, хотя и видел вас однажды, мельком… я тоже сразу понял, что вы Верочкин муж. А где же она? Уехала? Ее нет дома? Простите, — я даже не знаю, как вас зовут…
Тюхтин, хмуро вслушиваясь в этот поток признаний и клятв, обескураженный младенчески чистым и светлым взором Бугоркова, блуждающей его доброй улыбкой, покраснел, смутился, даже пот выступил у него на лбу и на верхней губе от того жара, который вмиг охватил всего его.
— Постой, — сказал он. — Откуда ты взялся? Ты о чем? Что мне известно?
— Я ж вам говорю! Я живу в Лужках, в четырех километрах отсюда. У меня там дед старый… Мой отец тут родился, а я здесь в отпуске… в гостях… Ничего этого Верочка тоже не знала. Я тоже не знал, что вы здесь, а она очень удивилась, как и вы, когда увидела…
— Я удивился! — воскликнул Тюхтин. — А чего мне удивляться?