Дасти начала расспрашивать о его жизни, и Мигель охотно отвечал. Его отец приехал сюда из Финикса и в двадцатилетнем возрасте открыл «Маргариту». Мать начинила уборщицей. Это была любовь с первого взгляда, и они поженились в день ее восемнадцатилетия. Через десять месяцев родился Мигель, через два года — Кармен, еще через два — Рамона и пятью годами позже — Луиза.
— Мне было десять, когда отец погиб. Он поехал в Финикс, чтобы получить заем для расширения своего заведения. Он остановился на красный свет. У ехавшего сзади грузовика отказали тормоза, и он вытолкнул машину отца под поперечное движение. Смерть наступила мгновенно.
— Как ужасно!
— Он был хорошим человеком. Может, и не таким святым, как его изображает мама, но он любил ее и нас. Он вкалывал и восполнял своим вниманием недостаток тех материальных благ, которые был не в состоянии дать нам.
Мигель углядел за деревьями залитую солнцем лужайку и предложил:
— Давай остановимся перекусить. Уже третий час, и пора размять ноги.
Он свернул на заросшую колею, но поскольку небольшой ручей уводил ее в сторону от лужайки, остановился.
— Нельзя разве пожевать на ходу? — спросила Дасти. — Это обещающее место — папа любит разбивать лагерь у воды.
Мигель решительно вынул ключ из замка зажигания.
— Мы лучше усвоим пищу, если наши желудки не будут прыгать вверх-вниз. — Он выпрыгнул из кабины и подошел к другой дверце. — Поедим и тогда проверим эту дорогу до конца.
Он открыл для нее дверцу, отстегнул ремень безопасности и поднял ее на руках прежде, чем она успела запротестовать. Дасти уставилась на него, явно удивленная той легкостью, с которой он поднял ее.
— Легонькая как пушинка, — улыбнулся Мигель, видя ее удивление. Но опустив ее, перестал улыбаться, чувствуя, как вплотную к нему вздымаются и опускаются ее груди.
Не сейчас, успокаивал он себя. Он поспешил к кузову грузовичка, достал и бросил Дасти одеяло, потом вытащил холодильник и понес его между деревьями на луговину. Она догнала его и расстелила одеяло рядом с холодильником.
— Мама всегда помогала в ресторане, — продолжил Мигель, едва сдерживая искушение опрокинуть Дасти на одеяло и навалиться на нее всем телом. Он хотел заняться любовью не спеша. — …И взяла его в свои руки. Ее родители хотели, чтобы она переехала к ним, но она не пожелала продавать ресторан, творение моего отца.
Мигель открыл холодильник, дал один сандвич Дасти, а другой взял себе.
— Она работала по восемнадцать часов в день и держала Мону в манеже на кухне, пока мы не приходили из школы. Перед нами она демонстрировала свою силу, но я слышал, как она плакала, засыпая по ночам. — Он откусил от своего сандвича. — Я был единственным мужчиной в доме. Об этом мне говорили все на похоронах. Но мне было всего десять. Что я мог? — Он не скрывал своей горечи. Дасти честно рассказывала ему о своей семье, и он не считал нужным скрывать свои чувства.
Она жевала сандвич с ростбифом, не спуская с него карих глаз.
— Я не мог помочь маме деньгами, но заботился о девочках, и мы трое убирали дом, как могли. — Он ухмыльнулся. — Я даже научился менять Моне пеленки! И теперь напоминаю ей об этом, когда хочу поддразнить ее.
Дасти невольно улыбнулась:
— Вы и сейчас очень дружная семья, правда? — И ему послышалась зависть в ее голосе.
Он кивнул:
— Хотя меня иногда и обвиняют в том, что я слишком много на себя беру.
— Нет?! — воскликнула Дасти в притворном изумлении и расхохоталась.
Мигель опять ухмыльнулся:
— Кармен клялась, что ни один парень не назначал ей второго свидания после допроса, который я ему устраивал. Они с Луизой упрашивали маму отправить меня учиться в колледж. Она согласилась с ними и сказала, что мне пора зажить самостоятельно. И я ее уважаю за это.
Дасти согласно кивнула. Некоторое время они молча жевали, потом она поинтересовалась:
— Поэтому ты и помогаешь мне? Как и твои сестры, я вызываю в тебе желание защитить?
Мигель отложил сандвич и внимательно посмотрел на нее.
— Поверь мне, Дасти, — проговорил он без улыбки, — я к тебе отношусь отнюдь не как брат.
Он проследил, как она проглотила кусок сандвича и тоже отложила остаток. В ее взгляде появилась заинтересовавшая его робость. Он наклонился к ней, но краем глаза заметил какое-то движение сзади нее.
— Не шевелись, — тихо предостерег он и потянулся за камнем, не спуская глаз с койота, крадущегося к ним в высокой траве. — Будь готова бежать к ближайшему дереву. — Он поднял руку с увесистым камнем, а она обернулась.
— Не надо! — крикнула она и выбила камень из его руки. — Это Коди, пес отца!
5
— Ты уверена? — Мигель уже тянулся за другим камнем, а зверь затаился в траве.
— Коди, это я! — Дасти поднялась на колени и хлопнула в ладоши. — Иди ко мне, мальчик!
Пес рванулся к ней с радостным лаем. Прижав его к груди, Дасти опрокинулась на одеяло. Мигель откинул камень и схватил остатки двух сандвичей.
— Коди, познакомься с Мигелем, — подсказала Дасти. Пес лизнул ее в щеку, потом сел и протянул одну лапу, постукивая хвостом по земле. — Самый очаровательный дурачок на всем Западе, — гордо отрекомендовала его Дасти, и Мигель осторожно пожал псу лапу. — Ты принял его за койота? — Мигель кивнул. — Ты прав примерно на четверть, — добавила она, — происхождение остального — тайна. — Она рассмеялась и потрепала собаку за уши, но его внимание явно сосредоточилось на еде, лежавшей на одеяле рядом с Мигелем. — Отдай ему мясо из моего сандвича. Папа здорово его разбаловал, и он будет просить, пока его не накормишь.
— Где твой хозяин, а, пес? — спросил Мигель, давая ему небольшие кусочки ростбифа.
— Его лагерь должен быть недалеко, — сказала Дасти, вставая. — Коди обычно вьется вокруг него. — Она прикрыла ладошкой глаза, вглядываясь в тени деревьев, окружавших луговину. — Может, чуть дальше по дороге?
Обернувшись к Мигелю, увидела, как он скармливает собаке индюшатину из своего сандвича, потом отстранился, когда Коди попытался лизнуть его в лицо. Приглядевшись к псу, Дасти заметила, что его шерсть потускнела и в ней было полно репьев. Он был худее, чем она его помнила, и вел себя необычно. В нормальных условиях он танцевал бы вокруг нее, кидался в сторону и приносил ей палки, приглашая играть.
— Что-то с ним не так, — сказала она, опускаясь рядом с собакой на колени. Коди зевнул и прижался еще ближе к Мигелю, в глазах которого отразилось ее беспокойство. Она гладила пса и легко нащупала ребра под его свалявшейся шерстью.
— Поедем или пройдемся дальше по дороге? — спросил Мигель.
— Поедем.
Они оба встали, и Коди с трудом поднялся с одеяла.
— Он оголодал, отец не довел бы его до такого состояния.
Что случилось с отцом? Уж не свалился ли он в заброшенную шахту? Или сорвался со скалы, сломал ногу и послал Коди за помощью? Или его укусила гремучая змея? Она вспомнила все доводы за то, чтобы не путешествовать в одиночестве по дикой местности, доводы, над которыми они с отцом смеялись, оставляя их неопытным людям. Она пыталась проглотить волны страха и паники, поднимавшиеся в ее горле.
Мигель заключил ее в свои объятия и попытался ободрить.
— Коди, наверное, погнался за зайцем и заблудился. Возьмем его в грузовик и покрутимся тут.
Дасти прижалась к нему, положив голову на его плечо. Мигель не знал, что Коди редко отходил от ее отца, который тоже никогда не расстался бы с псом по своей воле. Но его предположение будило надежду, и она ухватилась за нее. Сообразив, что все еще прижимается к сильному телу Мигеля, она освободилась из его объятий и изобразила жалкую улыбку, молча благодаря его за дружескую поддержку.
— Мы его найдем, — тихо, но решительно заверил он. Погладив ее по щеке, он подхватил пса и отнес в пикап.
В лесу тропа сужалась и расширялась, извивалась и сворачивала, следуя руслу небольшого ручья и уводя все выше в горы. По мере удаления от луговины росла тревога Дасти. Но за следующим поворотом лес с обеих сторон поредел, и они попали в каньон с голыми каменными стенами. На противоположной стороне ручей падал с обрыва и образовывал заводь, укрытую густой кроной тополей. Осенние листья сверкали в солнечных лучах, и металлический блеск горной воды в тени деревьев вызвал у Дасти вздох облегчения.