— Ну, всё? Попрощался? — яростно выплевывает Рыжий, поднимая лицо. — Пиздуй тогда. Я занят, понял? Ты меня отвлекаешь. Ты мешаешь мне.
Хэ Тянь молчит, смотрит (смотрит, смотрит), и сквозь морок спокойствия Рыжий внезапно видит застывшее, практически омертвевшее лицо. Он с силой сцепляет зубы, шумно вдыхает носом и понимает, что его сейчас понесёт. Достаточно одного движения, одного слова, и с гор сойдёт сраная лавина.
Не нужно, думает он. Сука, я так заебался. Пожалуйста, не нужно делать этого. Я, блядь, тоже живой человек.
Хэ Тянь коротко облизывает губы. У Рыжего это отдаётся болезненным ударом в грудной клетке.
— Мы с отцом летим в Токио, к дяде. — Свет из прихожей скользит по его губам. — Я не считаю, что это хорошая идея, но… мне нужно там быть. Он собирается постепенно вводить меня в курс своих дел, а на днях как раз запланирована встреча с партнерами.
Хорошо. Прекрасно. Отец, Токио, дядя. Бизнес, партнёры, все эти мажорные бизнесменские дела. Звучит пиздец, как здорово.
В горле жмёт.
— Мне насрать, — глухо говорит Рыжий. Слова давятся в глотке, он — давится ими.
Кивает и повторяет:
— Насрать. Уясни себе.
— Поэтому ты бесишься?
— Я, блядь, не бешусь! — орёт он так, что срывается голос. — Мне дела до тебя никакого нет!
В соседнем дворе гремит цепью и заливается захлёбывающимся лаем соседская псина.
Хэ Тянь глубоко вздыхает. Неожиданно кивает. Что, всё? Сдулся? Сдал позиции? У него тоже, видать, есть свой лимит терпения. И нет времени. Самолёт через сколько-то там минут.
Он разводит в стороны руки. Говорит:
— Хорошо.
И, скользнув по его лицу взглядом:
— Счастливо, Гуань.
Да. Кажется, всё. Действительно.
Рыжий моргает. Дождь за несколько секунд облепляет тонкой рубашкой спину Хэ Тяня. Думает: нужно же было так вырядиться.
Думает: сука.
Слышит собственный сорванный голос и думает: заткнись. Но…
— Можешь вообще не возвращаться! В Токио заебись! Тебе там точно понравится. Там все такие, как ты, мажорчик. Отвечаю, — из него вырывается истеричный смешок, — идеальное для тебя место. Даже не знаю, почему ты не съебал раньше!
Он даже не чувствует этих шагов — ноги сами идут.
Дождь за несколько секунд облепляет его собственное тело тяжёлой тканью толстовки. Капли бьют по лицу, и кажется, если запрокинуть голову, можно задохнуться.
Хэ Тянь останавливается. Рыжий тоже — смаргивает воду и сверлит злым взглядом широкие плечи, облизанные мокрой белоснежной тканью.
— И, чтобы ты знал, я бы, наверное, даже не заметил, что тебя нет, — громко говорит он. — Я давно об этом мечтал: вот бы ты исчез! Просто охренел бы от счастья, что никто мне больше мозг не ебёт! Вот же, охуеть, подарок судьбы! Чудеса случа…
А в следующую секунду Хэ Тянь уже врезается в его тело. Прижимает его к себе.
Обеими руками, крепко обхватив за шею, за плечи, почти судорожно. Рубашка — насквозь, с волос тоже безостановочно течёт вода. Пиджак валяется на мокрой гравийной дорожке, а Хэ Тянь прижимается губами к стриженному виску Рыжего, шепчет:
— Какой же ты дурень, господи.
И только в эту секунду до Рыжего начинает доходить, насколько сильно его трясёт. Колотит так, что становится сложно дышать. Это нездоровая, нездоровая, нездоровая херня, но он впивается пальцами в рубашку Хэ Тяня, сжимает её в кулак. То ли отодрать от себя, то ли…
— Всё нормально, — говорит Хэ Тянь, — всё хорошо. Возвращайся домой.
Но не отпускает.
Его губы цепляют короткие волосы. Его пальцы сжимают затылок. От него пахнет так, как нужно. Так, как пахло всегда. И этот запах — этот запах знаком до боли в костях.
— Вернись в дом. Заболеешь же, слышишь?
— Заткнись, — сипит Рыжий. Пытается сглотнуть резь в носоглотке. Пытается не вдыхать его запах (настолько) глубоко. Пытается не проебать самого себя и просирает по всем фронтам.
Он, как муравей, идёт по заданному пути, но слишком поздно понимает, что приближается к скоростному шоссе. Видит машины, слышит рёв, но не сворачивает.
Просто не может свернуть.
Повторяет ещё тише: заткнись.
И Хэ Тянь молчит.
гамма Большого Пса
Название звезды: Мулифан. Перевод с арабского: евнухи.
Ли никогда не был вором — честнее этого парня только Папа Римский, — но у каждого Папы Римского есть свои мелкие слабости.
Ли никогда не стащит последнее. Он никогда не стащит у старика, не стащит чего-то, пропажу чего вы заметите. Однажды он спёр у незнакомого мужика использованный билет на автобус. Серьёзно. Ради самого факта — «спиздить».