Накидывает её на плечи, выглядит немного смущённой, но милой и как будто игрушечной со своими медовыми волосами и густой чёлкой. Рыжий скользит взглядом по лицам идущих навстречу людей и не понимает, что останавливало его раньше от подобных прогулок. Это же совсем не напряжно. Да, нужно думать, что ответить на тот или иной вопрос, но не нужно думать, что в любой момент тебе на шею могут закинуть руку, и у тебя снова загнанно заколотится сердце. Что тебе в ухо выдохнут: «Соскучился?..», а ты шарахнешься в сторону, потому что именно так было бы правильно. Потому что есть люди, которые просто не должны выдыхать тебе в ухо.
С Ван очень просто. Как будто она давно хотела вот так с ним пройтись, а теперь ни в коем случае не хочет оставить о себе галимого впечатления.
Всё в её поведении говорит: посмотри, как со мной легко. Посмотри, как может быть хорошо. Подумай об этом. И Рыжий думает. И Рыжий соотносит. И Рыжему в голове становится так хорошо, а в грудине — несоизмеримо хуево.
Они как раз останавливаются возле маленького лотка с разноцветными шариками мороженного под стеклом и целой башней из вафельных рожков, когда в кармане жужжит мобильный, и Рыжий знает, кто это. Слишком легко догадаться. Потому что он смотрит на часы и понимает, что уже 20:57.
А в Токио 21:57.
И, да, сердце пропускает пару ударов, но потом — куда оно денется, — продолжает биться дальше. И Рыжий думает: всё равно продолжит. Даже если ты не примешь телефонный звонок, твоё сердце будет наворачивать круги, и с этим ты ничего не сделаешь. Даже если тебе звонит премьер министр или президент. Это не смертельно.
Он сжимает мобильный в кармане, чувствует всей ладонью это короткое «бз-з-з». «Бз-з-з». «Бз-з-з». Думает: заглохни. Бесится: заглохни. Умоляет: заглохни.
Ван оборачивается, с улыбкой протягивает ему вафельный рожок с холодным зелёным шариком. Рыжий расцепляет сжатые на мобильном пальцы, протягивает руку и принимает мороженое. Чувствует тугую вибрацию бедром, через ткань, ещё несколько секунд — потом она исчезает. И Токио остаётся в Токио.
А Рыжий ненавидит фисташковое.
— Милый, как дела?
Рыжий стаскивает кеды и бросает рюкзак на вешалку. Поднимает на мать глаза и говорит:
— Нормально.
Если она сейчас скажет, что Хэ Тянь названивал им домой, потому что Рыжий не ответил на его звонок, он за себя не отвечает. Он точно начистит этому мажорчику рожу. Отведёт душу по полной. От души постарается — его даже Йонг не узнает после такой байды.
Но мать говорит:
— Хорошо. — И снова исчезает на кухне.
Рыжий хмурится, останавливается в гостиной. Зачем-то осматривается.
— Никто не звонил?
Пейджи гремит ножом о раковину. Кричит из кухни:
— Ах, да, хорошо, что ты напомнил!
Диафрагма тут же подбирается, взгляд примораживается к пустому экрану телевизора. Вот, сейчас она скажет, что…
— Звонили из «Тао-Тао». Завтра уже можно выходить на работу.
— И всё?
— И всё.
— Ясно.
— Гуань, — она выглядывает в гостиную, — всё в порядке?
Он отрывает взгляд от телевизора. Отвечает:
— Да. Да, всё в порядке.
— Где ты был?
— Гулял. С девчонкой.
Пейджи приподнимает брови. Она удивлена. Почему-то осматривает его с ног до головы. Выражение глаз понять невозможно: то ли любопытство, то ли недоверие. То ли что-то совсем другое.
— Ты мне ничего не рассказывал о девчонках.
В груди просыпается острое желание отвернуться, уйти от этого взгляда, которым мать продолжает его сканировать. Он о многом ей не рассказывал. О многом она откуда-то знала и без его рассказов.
Рыжий прочищает горло, пожимает плечами.
— Её Ван зовут.
— Очень информативно, — улыбается она.
Что-то в её улыбке остаётся неискренним. Какой-то элемент… Рыжему кажется, что Пейджи ему не верит. От этого холодеет в грудной клетке.
— Я пошел спать, — говорит он. — Спокойной ночи.
— Ужинать не будешь?
— Я поел.
— Вы с Ван поели?
Рыжий оборачивается у двери, мать смотрит на него, наклонив голову. На ней кухонный фартук, а в руках ложка, которой, судя по аромату мяса и томатов, она мешала соус.
— Да, зашли в одну забегаловку. Съели по сендвичу.
— Питайся нормально. Договорились?
Он кивает:
— Договорились.
— Тогда спокойной ночи.
В комнате темно, и свет он не включает. Раздевается на ощупь, складывает вещи на рабочее кресло. Падает на кровать и трёт руками лицо. От мастерки слегка пахнет мёдом и сладким орехом. Этот запах уйдёт уже через пару часов, но сейчас вызывает лёгкое раздражение. Ван — милая девочка, но факт того, что от его вещи несёт кем-то чужим, вызывает зуд.