Рыжий молчит, так что Хэ Тянь берёт его за плечо и тянет на себя. Хочет вернуть себе его глаза, но Рыжий дёргается. С силой бьёт по рукам. Делает шаг к нему и выпаливает в лицо:
— Потому что не было у меня девчонки! Понял, козлина?
Хэ Тянь на секунду застывает.
Смотрит, как будто Рыжий сообщил, что каждые выходные он выгуливает в парке мамин пульверизатор. Что-то в его выражении лица меняется настолько незаметно, настолько неуловимо, что сложно понять: что это вообще за выражение такое.
Рыжий резко выдыхает, слегка скаля зубы. Это было бы похоже на смешок, но не в этом случае. Сейчас он просто надеется, что его лицо не пылает так же сильно, как кончики ушей.
— Оборжаться, да? — он пихает Хэ Тяня в плечи — тот упирается задницей о столешницу, поэтому просто слегка отклоняется назад. — Да чё ты, давай. Посмейся. Тебе же в кайф. Ну?!
Улыбка окончательно пропадает с лица Хэ Тяня. Он слегка сводит брови, смотрит внимательно. Иногда на него находит: он сканирует Рыжего этим взглядом, как будто взламывает сейфы в его мозгах, один за другим. И самое стрёмное — неизвестно, что он пытается найти. Неизвестно, что находит.
К какому бы идиотскому выводу ни пришёл этот придурок, вываливает он вполне осмысленно, как будто в его голове только что сложилась сложная мозаика:
— Значит, тогда… это был твой первый поцелуй?
Сердце Рыжего в тихом ужасе останавливается.
— Что? — выдыхает он, кривя рожу. И, слишком громко:
— Чё ты несёшь?
Хэ Тянь смотрит в глаза. Тем взглядом, от которого хочется отвернуться. Сбежать. Потому что он смотрит и что-то видит. Смотрит и что-то соотносит в своей тупой башке.
— Это было впервые. Когда ты поцеловал меня. — И теперь это даже не вопрос, прямая констатация.
Рыжий заставляет себя дышать — воздух в лёгких дрожит. Рычит:
— Я не целовал тебя.
— Странно. Было очень похоже, особенно когда…
Он делает резкий шаг назад. Предостерегающе наклоняет голову. Привычно бычит.
— Завались.
Серьёзно, хватит.
С него, бля, хватит. Всё это дерьмо только топит их, топит их обоих. Неведомые ебучие силы просто швырнули их в Великий канал, привязав бетонную плиту к ногам, и: гребите, ребята. Удачи, ребята. Счастливо оставаться.
А они, блядь, не плывут, они тонут. Даже с такой хернёй не справляются. Куда им.
— Короче, — коротко говорит Рыжий. Ударяет рукой по бедру, плашмя. — Автобус последний проебать не хочу — пешком уже находился. Салат готов, если чё. Маслом сам заправишь, не развалишься.
Хэ Тянь молча следит за ним взглядом, не двигается, только складывает руки на груди. Всё это по-идиотски, каждая их встреча напоминает плёнку, которую не шибко умный парень ставит на проигрыш снова и снова, и снова, и снова. Повтор, повтор, повтор. Навязчивая мелодия без слов. А иногда слов так много, что нормальному человеку не разобрать.
Рыжий замирает, оборачивается у двери в кухню. У него почему-то сжаты кулаки. Хэ Тянь приклеен к нему взглядом, будто запрограммирован. Наверно, даже если между ними будет пара сотен стен, его зрачки будут двигаться за Рыжим, как стрелка компаса.
Вечная погоня за севером.
— Выкинь уже свой мусор из головы, мажорчик, — говорит через плечо, и получается как-то устало, кисло. Хотелось иначе — уверенно, насмешливо. Ударить словами.
Хотелось сказать: не ввязывайся. Не лезь. Тут грязно — замараешь свою белую обувку. Грей жопу на своём Олимпе, горя не знай.
Хотелось много чего. Только вот…
— У меня есть диван, — говорит Хэ Тянь.
Без интонации, ни на что особенно не рассчитывая. Как будто обращаясь к самому себе. Как будто он уже остался здесь один. Как будто бросает эту дежурную фразу какой-нибудь левой девке, которая напросилась к нему в гости после школы, а теперь неловко выставлять её — ночь на дворе.
Рыжий стискивает зубы. Через секунду на кухне его уже нет.
В студии полы не скрипят, передвигается он бесшумно. Кровать, ящики, телек, диван — пролетает размытым пятном. Рыжий смотрит прямо перед собой, он даже дышит спокойно — он полностью, аномально спокоен. Где-то здесь он нашёл свой дзен. Надевает кеды, шарит по карманам, проверяет: ключи, сигареты, спички. Мобильный… где мобильный?
Сука, неужели на кухне?
Точно. На столешнице остался. Пф-ф-ф. Рыжий сжимает холодными пальцами переносицу. Думает: господи, а. Ну что за. Почему?
А может?..
Нет. Ни хрена не может.
В голове голос Ван: целой цивилизации живых планет пришлось умереть, чтобы появились мы, а ты, дебил, проёбываешь всё, что можно и нельзя. Инопланетным расам наверняка стыдно за тебя, мудака. Сдохнуть ради того, чтобы ты вёл себя, как еблан — очень достойная смерть.