Рыжему вообще сложно даётся анализ. Ему сложно даётся всё.
Он не дурак, просто вот такая у него жизнь, вот так у него всё устроено. Через пятое колено. Не напрямик, а в обход через зыбучие пески и паркие болота.
Неизвестно, зачем он целый вечер гипнотизирует телефон взглядом, потому что даже если случится чудо, если экран загорится долбаным «мудило», он, конечно, не возьмёт трубку. Тут же закинет этого пидора в чёрный список. Удалит его из Лайна, заблочит во всех социальных сетях. Может быть, даже сменит номер — опять-таки, непонятно зачем.
Потому что экран не загорается.
К пустоте в башке добавляется белый шум. Как неработающее кабельное по ящику — шипит и дрожит изображением.
Внутренний голос с таким удовольствием исходит ебучим ядом, что Рыжий невольно думает о смерти от интоксикации: повёлся? Поверил? Доверился? Не говори, что не знал, не говори, что не ждал подвоха. Положил хуй на все свои правила, все свои принципы — и вот. Получи в рожу. Подавись. Жуй теперь, пережевывай хорошо, можешь все зубы себе переломать, кто тебе доктор, что ты такой долбоёб.
И это даже почти не сложно — спокойствие внутри реально пугает. Удаётся держать лицо, удаётся контролировать свой голос: да, мам, очень жаль, но трубку он не берёт.
Ну, вот так, мам, наверно, у него куча других планов в день рождения.
Не расстраивайся, мам.
Конечно, она расстраивается.
На столе стоит ягодный пирог, присыпанный сахарной пудрой, накрытый бумажным кухонным полотенцем. Рыжий испытывает спокойную, ровную ненависть, глядя на него. Он сжимает зубы, стискивает изо всех сил, повторяя про себя дурацкой, дебильной мантрой: я спокоен. Всё хорошо.
А потом прислоняется задницей к столешнице и достаёт мобильный, открывает Лайн. Ван как раз в сети. Она перезванивает секунд через десять — с этой девчонкой слишком просто. Она слишком, блин, идеальная, чтобы существовать в этом галимом мире.
— Привет!
На фоне негромкая музыка и гул человеческих голосов — разговаривает одновременно куча людей, но не слишком громко, чтобы это напрягало. Ему не интересно, где она. Наверняка приятное, светлое место, в котором хорошо пахнет.
Рыжий отвечает:
— Привет.
И молчит.
Ван тоже недолго молчит. Потом уточняет:
— Гуань, всё хорошо?
Нет.
И если кто-нибудь ещё задаст сегодня этот вопрос…
— Хочешь ягодного пирога?
Повисает пауза.
— Что? — переспрашивает Ван. — Ты где?
— Дома. Приезжай. Мама испекла, вкусный. У неё выпечка получается — зашибись.
В динамике что-то шелестит — Ван как будто отрывает телефон от уха и недоверчиво смотрит на экран. Рыжий почти ощущает этот взгляд.
— Слушай, ты уверен, что всё нормально?
Он сверлит взглядом бумажное полотенце. Кажется, бумага вот-вот загорится от такого пристального внимания. Краем уха слышит, как мать смеётся, что-то говорит тявкающему Зефиру. Они возятся в гостиной: Пейджи отдала ему на растерзание свой пояс от старого халата, который давно пошёл на тряпки.
— Всё прекрасно, — говорит он, не моргая. — Так чё? Или занята? Я тогда…
— Нет! — быстро говорит Ван. — Нет, конечно, я приеду! Мы приедем!
— Мы? — отмирает Рыжий. Сердце неожиданно сильно стучит. — Кто?
Он знает, что это нереально, но уточнить необходимо. Жизненно необходимо.
— Мы с Йонгом. Мы на арт-вечеринке в одном кафе, так что… ты же не против?
— Господи, конечно, он не против! — доносится фоном громкий, очень узнаваемый шёпот, как будто этот мудень прижимается ухом к другой стороне телефона от Ван. — Его мать меня обожает!
Вот же… хрень.
Рыжий закрывает глаза. Медленно выдыхает.
Йонг. Серьёзно. Он добровольно пустит Йонга в свой дом. Отказ вертится на кончике языка, но слуха снова касается тихий смех Пейджи, и он — этот сраный отказ, — растворяется вместе с горечью в глотке.
Рыжий говорит в мобильный:
— Не тормозите там. Йонг знает, как ехать.
— Выезжаем! — радостно отзывается Ван. Судя по голосу, она действительно счастлива.
Ну и хорошо. Ну и прекрасно.
Рыжий сбрасывает звонок и оставляет телефон в руке. Смотрит на пирог, переводит взгляд на часы. Почти семь.
Этот день кажется бесконечным.
Он вертит мобильный между пальцев. Отталкивается от столешницы, идёт в гостиную, опирается плечом о дверную створку на кухню, складывает руки на груди. Смотрит, как Пейджи, сидящая на коленях посреди гостиной, гоняет скачущего Зефира вокруг. У неё свои способы. Когда Пейджи грустно, она будет смеяться так, будто всё прекрасно. Она и теперь пытается делать вид, что не расстроена из-за идиотского пирога. А Рыжий пытается делать вид, что с ним всё заебись.