— Понял, понял вас Лука Ильич, — перебил тостующего городской голова. — Однако упрек ваш справедлив лишь отчасти, ибо рапо̀рт о представлении штабс-капитана Овчинникова к внеочередному майорскому званию, в полном соответствии занимаемой им должности, был мною подписан и отправлен по инстанции сегодняшним утром. Надеюсь, не пройдет и двух недель, как в этом ресторане мы будем чествовать новоиспеченного майора Геннадия Петровича Овчинникова.
На что возбужденная принятым алкоголем присутствующая в заведении уважаемая публика отреагировала трехкратным «Ура!» и бурными аплодисментами.
Будущему майору, по заведенной традиции, тут же поднесли чарку водки объемом едва ли не в полштофа и заставили выпить в один прием. Далее в голове Овчинникова всё слегка помутилось, завертелось и закрутилось в сплошном водовороте неожиданных событий, случившихся с ним в течение двух последних суток…
После разговора с начальником тюрьмы процесс моего поступления на воинскую службу в статусе вольноопределяющегося надолго не затянулся.
Первым делом заглянул в камеру забрать рюкзачок и распрощаться с сокамерниками. Заодно посоветовал им воспользоваться моментом и уйти от уголовной ответственности, подавшись в вольноопределяющиеся. Мое предложение особого энтузиазма не вызвало, но кое-кто, судя по выражениям лиц, призадумался. Народ посетовал на то, что с моим уходом снова начнут кормить невкусной баландой. Но тут уж я ничего не могу поделать, Третьякова не обязана кормить всю эту голытьбу за свой счет.
На выходе мне выдали по списку конфискованные при задержании вещички, деньги и документы. Затем в сопровождении все тех же двух бравых воинов вышел в тюремный двор, где меня поджидал штаб-с капитан и… весьма неожиданно, Василиса Егоровна Третьякова. Вот уж никак не ожидал её увидеть, поскольку только вчера навещала. Отметил, что бабуля не одна, а в обществе незнакомого черноусого господина. На первый взгляд, человек приличный, судя по выправке, из бывших военных. С Егоровны не сводит влюбленного взгляда. Ну ничего себе, какие тут шекспировские страсти творятся, пока я сижу за решеткой!
После непродолжительных телячьих нежностей, бабуля перевела взгляд на своего сопровождающего.
— Это, Андрюшенька, наш сосед Черемисов Пров Николаевич, отставной майор и… ну… в общем…
Чтобы как-то сгладить зависшую в неловкость, я обнял смущенную до покраснения щек опекуншу и еле слышно, только для нее прошептал на ушко:
— Поздравляю, бабушка, у тебя отменный вкус. Надеюсь в недалеком будущем понянчить вашего карапуза или карапузов. Физиологических препятствий этому в настоящий момент я у тебя не наблюдаю, да и майор мужик вполне себе добротный.
— Да ну тебя, Андрей! — еще более засмущавшись, оттолкнула меня женщина.
— Полноте, дорогая и любимая моя Василиса Егоровна, слепым нужно быть, чтобы не понять, какие отношения у вас с Провом Николаевичем. Совет вам, да любовь!
Затем состоялась официальная церемония знакомства с Черемисовым. Мы крепко пожали друг другу руки.
— Андрей Драгомирович, жаль, что наше знакомство состоялось при столь трагических обстоятельствах. Однако я безмерно рад, что ваши судебные мытарства наконец-то благополучно разрешились. А насчет военной службы, я более чем уверен, что даже не будь под следствием, вы бы непременно выбрали волонтерскую стезю. Ибо, в лихую для нашей любимой Родины годину отсиживаться в тылу вам не позволила бы гражданская совесть и честь порядочного человека. Я бы и сам немедленно отправился на фронт, к сожалению, по состоянию здоровья к прохождению дальнейшей службы признан негодным…
Ну понесло майора. Чувствуется стержень. М-да, послужи-ка двадцать пять годков и гарантированно станешь отмороженным патриотом. Слишком уж сильно он верит в меня. Признаться по совести, вряд ли я даже в самую лихую годину при других обстоятельствах добровольно отправился в окопы вшей кормить и гастрит зарабатывать на казенных харчах. Однако выбирать не приходится и делать кислую мину также не стоит. Наоборот, я гордо выпятил грудь, дескать, всю жизнь мечтал громить супостата.
Вот тут в моей голове неожиданно возник резонный вопрос, который я задал Третьяковой:
— Василиса Егоровна, а откуда ты узнала, что я пойду в армию?
— Дык, Геннадий Петрович по утряне посыльного прислал, дескать, подал Андрюшенька прошение на воинскую службу вольноопределяющимся, если желаете с ним — то есть с тобой — попрощаться, приезжайте немедленно, поскоку уже сёдни к вечеру тебя в Боровеске не будет. Ну мы с Провом Николаевичем тут же и подхватились.