— Не борись с собой, — сказал Роман Барток однажды вечером, нежно поглаживая руку Йейла. — Настоящий грех — это сопротивление собственной чувственности.
Роман Барток был поклонником бисексуальных отношений, постоянным членом перемещающейся из Сент-Тропеза в Беверли Хиллз и в Гштаад группы. Его мемуары, четыре тома его сексуальной жизни, были восторженно встречены современными критиками. Роман писал на английском языке, и его произведения были переведены на все основные европейские языки, а также на японский, причем каждый последующий том продавался успешнее, чем предыдущий. Он писал только об одном — о собственных аппетитах — и, делая это, стал героем интеллигенции и большого числа средних читателей, которые, пусть только в своих фантазиях, хотели достичь той же степени личной свободы, которую Роман прославил своей жизнью и книгами.
Небольшого роста, изящный, элегантный человек, Роман был бесконечно горд своими внешними данными. О совершенстве его пропорций и изяществе движений говорили почти столько же, сколько о его литературных способностях. Лежа на диване в халате от Шарве, он с четверга по субботу диктовал по пять часов в день английскому секретарю, с которым работал еще над своей первой книгой четырнадцать лет тому назад. Благодаря собственным заработкам, подаркам поклонников, некоторые из которых были его любовниками, а некоторые — нет, благодаря умелым инвестициям в недвижимость и акции, Роман Барток, сын школьного учителя, мальчик, который рос в Чехословакии в пятидесяти километрах к западу от украинской границы в сельской деревушке, где белые овцы и пятнистые коровы паслись на зеленых холмах в вечной буколической дремоте, владел теперь миллионным состоянием. Его преследовал страх собственной несостоятельности: временами Бартоку казалось, что он был не художником, а мелким мошенником, и он жил, опасаясь, что каким-нибудь образом его секрет будет раскрыт, и читатели, которые превозносили его, теперь будут поносить. Духовный последователь Д. Лоуренса, Роман Барток считал, что эротическое наслаждение является единственной целью в жизни, поскольку только путем эротического наслаждения человек способен победить осознание неизбежности собственной смерти. Только Эрос и Танатос, говорил он, символизируют реальность. Эти же имена — Эрос и Танатос — он дал двум персидским котам, которых держал у себя. Это считалось дерзким, шикарным, как и рассчитывал Роман.
Роман советовал Йейлу исследовать свои стремления, а не подавлять их.
— Существует только две возможности, — обычно говорил Роман. — Или ты любишь, или — умираешь.
Вначале Йейл занимался любовью с Романом только в присутствии Джей Джей. И вначале было очевидно, что Йейл предпочитал, чтобы Роман был на вторых ролях. Затем постепенно всем троим стало ясно, что Йейл предпочитает Романа. Джей Джей, которая всегда думала, что если ее будут любить два мужчины одновременно, она будет ощущать себя женщиной в большей степени, поняла, что она ошибалась. Она чувствовала себя женщиной в меньшей степени, и чем чаще Йейл говорил, что любит ее, тем меньше она себе нравилась. Джей Джей надеялась, что ореол очарования, окутывающий ее и привлекавший столько внимания, привлечет наконец и Александра, но этого не произошло. Джей Джей давно его не видела и только изредка разговаривала с ним по телефону. Когда он звонил ей, то в основном говорил о Жаклин, о том, как быстро она растет, какая она хорошенькая, и теперь, ровно через год после смерти Сергея, Джей Джей практически потеряла надежду вернуть Александра.
Она прилетела с юга Франции в начале сентября в аэропорт «Шарль де Голль» в Париже из Ниццы. Она шла по терминалу для пребывающих вместе с Данте, Йейлом и Романом и двумя носильщиками с четырьмя тележками, заваленными багажом, когда случайно подняла глаза и увидела Александра, который шел навстречу ей с тремя мужчинами. Они были погружены в разговор, но в то мгновение, когда Джей Джей увидела Александра, он оглянулся, и их взгляды встретились. Без единого слова, не замедлив шага, Александр прошел мимо.
«Роллс-ройс», который заказал Йейл, стоял у тротуара, услужливые носильщики укладывали багаж. В этот момент стоявший невдалеке Александр оторвался от своей группы и подошел к ним. Он обменялся приветствиями с Романом, которого он никогда не видел, но узнал по фотографиям. Человек, имеющий деньги, Александр восхищался людьми, имеющими талант. Знаменитости производили на него неотразимое впечатление, особенно творческие люди, которые имели и талант, и успех, и состояние. Он лишь слегка кивнул Йейлу. Александр в глубине души был рад, что Йейл и Аликс разошлись. Он не сомневался, что Аликс, когда пройдет боль и обида, устроит свою жизнь гораздо лучше. Затем, повернувшись к Джей Джей, он произнес:
— Ты никогда раньше не была такой красивой.
Джей Джей благодарно улыбнулась в ответ и исчезла в недрах огромного автомобиля. Она знала, как неотразимо она выглядела, загоревшая и отдохнувшая после проведенного в Сент-Тропезе месяца. И она знала то, чего не мог знать Александр: что Йейл и Роман интересовались друг другом, а не ею. Но это не имело значения, потому что, с точки зрения Александра, все выглядело так, как будто Джей Джей снова, как когда-то, путешествовала с двумя любовниками.
Джей Джей не удивилась, когда через несколько дней Александр позвонил ей и пригласил провести выходные с ним на яхте приятеля, стоявшей в Болье. Она знала, что он позвонит, она ждала этого.
Два человека, которые думали только о настоящем, Джей Джей и Александр, были заговорщиками против прошлого, и они получили удовольствие от выходных, наполненных жадными удовольствиями — любовью, обедами, напитками, плаванием и солнцем, покупками в маленьких магазинчиках, которые окружали стоянку яхт в Болье, игрой в местном казино, небольшом, напоминавшем элегантный свадебный торт, более интимном, чем казино в Монте-Карло — и ни разу не заговорили ни о Сергее, ни о Масатлане, ни о Йейле. В понедельник Джей Джей вернулась в Париж, а Александр направился в Мехико, где разрабатывались планы торжественного открытия отеля «Рэймонт Масатлан Плайя Бланка», которое должно было состояться через год. Александр намеревался устроить грандиозный прием, затмивший бы прошлогоднее торжество по случаю открытия отеля «Рэймонт Бекуи».
— Тебя видели в Болье, — сказал Йейл, когда Джей Джей вернулась в Париж. Она уехала на выходные, не сказав ему, куда направляется. — Бритта и Пьер-Жиль завтракали в «Африканской королеве», они видели, как ты поднималась на яхту. Я видел Бритту вчера на обеде. Она сказала, что ты выглядела очень счастливой, — сказал Йейл. — Ты и Александр.
Джей Джей была в своей гардеробной, и питательная маска, которая толстым слоем лежала на ее лице, мешала ей говорить. В ее глазах можно было прочесть только молчаливое внимание.
— Сегодня вечером мы идем на вечер ароматов, — напомнил Йейл. Почта Йейла и Джей Джей была полна приглашений. Каждый день их приглашали на коктейли, приемы, обеды, просмотры, показы моделей, открытия выставок, различные мероприятия, частные и коммерческие, которые заполняют осенний светский календарь «всего Парижа». Джей Джей с лицом, скованным маской, беззвучно кивнула.
— Когда ты увидишься с ним опять? — спросил Йейл, зная, что Джей Джей не могла ответить. Она позволила себе, чтобы не испортить маску, лишь самую легкую реакцию, самую беглую улыбку и пожала плечами.
— Мы с Романом заедем за тобой и за Данте в половине шестого, — произнес Йейл. Затем, выходя из гардеробной, он добавил: — Джей Джей, я действительно думаю, что мы должны пожениться. Это будет превосходно, мы вчетвером… ты и Александр, я и Роман.
Оставшись одна, Джей Джей закрыла глаза, положив сверху ватные тампоны, пропитанные гамамелисом, чтобы избавиться от незначительной припухлости, появившейся под глазами. На секунду невыплаканные слезы защипали глаза. Данте всегда говорил ей, что она отверженная, а она никогда так не считала, но сейчас задумалась об этом. Она жила в квартире, которую оплачивал Александр, носила одежду, которую покупал он, ела пищу, за которую платил он. Если он хотел ее только тогда, когда она принадлежала кому-то другому, может быть, ей стоило выйти замуж за Йейла…