— А Виктор что?
— Расстреляли чуть позже. А я терпел-терпел и пошёл к его жене каяться. Так мол, и так, письмецо имеется, под пол только провалилось. Могу достать если что. А Вера Андреевна выслушала равнодушно, рукой махнула, и отказалась.
— Вот такая история. А портфель я этот помню, Сергеич с ним на работу каждое утро ходил. Ну что, давай открывай его, что ли, посмотрим, какое там золото.
Сергей раскрыл портфель, достал коробку, больше там ничего не было. Жестянка открываться не хотела, ножом пришлось поддеть. Поддалась. И взору Сереги и Петровича открылась толстая пачка старых денежных ассигнаций. Купюры старого образца, от полтинника до сотни. Более сорока тысяч набежало. Не малая сумма по тем временам.
— Эге, — крякнул старик, — вот это Витька. Силен! Значит все — таки правда, попер он денежки-то, а я сумневался, на Советскую Власть бочку катил. Вот так. Ну и что ты с ними теперь делать будешь, в банк понесешь, может, поменяют по курсу? — засмеялся он.
— Да нет, где сохранность получше, — себе оставлю, а остальные продам, они сейчас каких-никаких денег стоят. Многие интересуются.
— Ну да, ну да, — согласился старик и задумался. Потом продолжил. — Так вот это я тебе про Витьку историю рассказал, но ещё моя про запас имеется. Хочешь послушать?
— Хочу! — Загорелся Серый.
— Ну что ж, тогда послезавтра приходи, к вечеру. Будет тебе быль-небылица.
Он не роптал, не унижался,
На немцев как-то набредя.
Он просто нагло улыбался,
В штанах гранатой шурудя.
Triggert.
Г Л А В А 6
На войне, как на войне
В назначенный час Серый накупив с щедрой руки кондитерских изделий, холодной закуси, а главное, чекушку коньяка, отправился к Ивану Петровичу в гости. Там его уже ждали.
— Пришел-таки, и коньячком запасся. Хвалю! — Обрадовался дед. — Ну, проходи, присаживайся, сейчас пировать будем. И было чем, Петрович не поскупился, выставил варенье, мед, охапку бутербродов, заварил чаю. — Ну, давай что ли по одной, и начнем, — решился дед. Выпили, закусили и дедуля, затянувшись какой-то отравой, начал вспоминать:
— Давненько это было. По весне. Аккурат когда наши фрицев из города выбили. Да и не город это был уже, одни развалины. Рыскали мы тогда с моим другом Пашкой по этим самым трущобам. Искали, значит, чем поживиться можно. Время было страшное, голодное. Шел мне в ту пору тринадцатый год, Пашка постарше был, года на два. Ну, так вот, лазили мы тогда в разбитых домах, в квартирах, на чердаках, и ковырялись в оставленном хламе, шкафах там, сундуках и прочей утвари, на предмет съестных припасов. Ну и наткнулись на бидон под сломанной тахтой.
Открываем, а там три куска мыла, пара пакетов грузинского чаю, немножко крупы, таблетки какие-то, спички и баночка из-под вазелина. Потрясли ее, гремит! Нос сунули, а там пять золотых червонцев образца 1923 года. Сеятели! Знаешь наверное?
— Угу.
— Обрадовались, решили тут же поделить. Дал мне Пашка две монеты, остальные в банку обратно, и в карман упрятал. Говорит, — «Лишнюю на хлеб поменяем». — Ну, что ж, дельное предложение. Я согласился и на выход, вслед за Пашкой двинулся. Вдруг слышим шум с улицы. Нос в окно сунули, а там, шагах в двадцати от нас ближе к лесопарку незнакомый мужик яму роет, рядом ящик армейский и граната. У мужика рукава засучены, руки в наколках, на морде шрам косой. Выкопал он яму, гранату туда вначале пихнул, да кольцом подцепил за ящик, потом и его опустил. Эка придумал, станешь тискать ящик-то, а граната и ухнет! Засыпал он между тем ямку, заровнял, а на ближайшем пне ножом зарубку типа креста поставил. Для памяти видно. А дальше глазами по углам позыркал и в сторону откатил. Пашка выждал пару минут и шепчет:
— Пойду, вырою, посмотрю, что спрятано. — Я понятно, его отговорить, но куда там бесполезно! — «Я, — говорит, — аккуратненько так, все нормально будет». — Ну и пошёл, себе на погибель. А тут, опять этот мужик. Видать недалече ушел, или почуял чего? Ну и с парабеллума прямо Пашке в лоб и зарядил. Затаился я, смотрю, что дальше будет. А он Пашку оттащил к ближайшей воронке и сбросил вниз. Потом прикопал, для надёжности, и ушел, теперь уж окончательно. Посидел я еще минут двадцать в развалинах, погоревал над другом, и домой поспешил.
— На следующий день пришлось хоронить в той же воронке. Зарубку даже сделал на дереве, чтобы могилка не затерялась. А недели через две увидел я того мужика в тех же развалинах с ножом в пузе. Прирезал его кто-то из приятелей. Поделом значит!