— Думай, что хочешь. И оставь нас, пожалуйста. Пора укладывать ребенка спать.
— Мама, ты меня слышишь? Если это правда, ты хоть знаешь, что он женат и никогда не бросит свою жену? А уж о том, чтобы помогать тебе материально и речи быть не может! Тот ещё жмот! Ты о чем думала? Каким местом?
— Владимир, не хами. Ты спросил, не знаю, правда, по какому праву, я ответила. Это моя личная жизнь, как хочу, так и живу.
Я шел домой в сильном возбуждении. Вальтер, гад! Сучья холера! Кто бы мог предположить в нем страстного любовника! Мы встречались с ним несколько раз в его недолгие визиты в Москву, кстати, с матерью они виделись только в самый первый раз, и ни разу у нас не заходила речь о бабах. Тамарка еще в Тунисе нарекла его сушеным тритоном. Ну, мать! Залетела с первого раза как сельская дурочка. Хотя, нет. Скорее не с первого. Сколько ей было, когда они познакомились? Сорок два? Значит, я все проморгал. Они встречались за моей спиной. Сразу вспомнились другие эпизоды, когда она исчезала из поля нашего зрения на какое-то время. Где-то гнёздышко свили, Штирлицы гребаные. Стоп! У Вальтера с Линой нет детей. Может, это коммерческий проект? Мать родила ребенка по договору? Нет, не думаю. Для этих целей Вальтер мог найти кого-то помоложе, а не возрастную даму на излёте активной сексуальной жизни. И потом эти разговоры «люблю, любит». У матери это звучит вполне искренне. Имечко у ребенка тоже соответствующее. Я же думал, что его полное имя Геннадий, раз мать звала его Гена. Если бы я это знал, может быть догадался бы раньше. Да нет, вряд ли. Списал бы это на любовь матери к немецкому языку. Бабушка молодец! Она сразу тогда обратила внимание на нос. Мне то было ни к чему. Нос как нос. Может, длинноват чуть-чуть. Так ведь мужик! Где вы видели мужиков с маленькими носами? Мне в голову никогда не приходило какой нос у моего сына, не говоря уже о Вальтере. Только теперь начинаю соображать. Кстати, насчет мужских носов, кажется, есть забавная примета. Вспомнив ее, я невольно рассмеялся, и это немного охладило меня.
Я пришел домой, тяпнул рюмку коньяку и только тогда выложил новость Томке. Она помолчала и сказала:
— Для меня главное, чтобы ты не выкинул какой-нибудь фортель, сын своей матери.
Вечером я позвонил бабушке. Она, выслушав меня и не сказав ни слова в ответ, бросила трубку.
Бабушка в дни блокады с прогорклым вкусом черной хлебной корки впитала ненависть к немцам. Все они были для нее «фашистами недобитыми». Соседка, когда у девочки Кати умерла сначала мать, а потом дед, отдавала ей черные корки от своего пайка. Мякиш и серые корочки съедала ее дочь, остальное подбирала соседская сирота. Так девочка и выжила. Соседка умерла в самом конце блокады, а девчонок отправили вместе в детский дом, записав их как сестер. Так они и считали себя сестрами. Вместе вернулись в Ленинград после выпуска из Тутаевского детского дома, вместе поступили в университет, только на разные факультеты, и были очень дружны до последнего времени. Я не очень верил в искренность бабушкиных проклятий в адрес всей немецкой нации. Всё-таки она была доктором наук, профессором, и такие первобытные эмоции! Но демонстрация этих эмоций была впечатляющая!
На какое-то время мать перестала нам докучать, а потом мы узнали, что она нашла няньку и вышла на работу. Узнала Тамара. Ее сердце не выдержало, и однажды на прогулке с сыном она дошла до маминого дома. Это в двух остановках наземным транспортом. Она сидела на скамейке во дворе дома, когда из подъезда незнакомая дама выкатила коляску с Генкой. Нам стало спокойнее, но я время от времени порывался позвонить Вальтеру. Томка меня останавливала:
— Чтобы ты ни сказал, и даже чтобы ни сделал, от этого ничего не изменится. Они уже давно все решили как и что.
Помаявшись ещё какое-то время чувством ответственности как единственный взрослый мужик фактически на три семьи, если считать бабушку, я занял выжидательную позицию.
С трех лет мать стала оставлять сына на две-три недели на няньку, а сама куда-то исчезала. А потом каким-то образом ей удалось уговорить бабушку посидеть с внуком целых два месяца. И так в течение нескольких лет как по расписанию. В первый раз она что-то наплела бабушке про важную командировку. Не знаю, поверила ли бабушка, но когда мама вернулась через два месяца, ещё больше похорошевшая, загоревшая нездешним загаром, пахнущая чужим солнцем, тут же ее раскусила.
— С недобитым фашистом ездила? Ну-ну. Смотри, еще одно дьявольское отродье в чемодане привезёшь!
Во время этой в общем-то незлобивой перебранки дьявольское отродье чинно сидело на шикарном бабушкином диване и с умным видом потрошило дедушкин альбом по клинической ангиологии.