Вовка только посмеялся, взглянув на ватагу любителей кино:
— Ого, да у нас коллективный выход в кино! Ваша Нина Алексеевна может записать себе в актив внеклассное мероприятие.
Мальчишки вприпрыжку бежали к машине. С тыла их прикрывала широкая Вовкина спина. Что у Генки такой взрослый брат, знали не только в гимназии, но и в соседней через дорогу средней школе, где учился Гвоздь. Толкаясь и повизгивая, киноманы залезли в новенькую блестящую машину, шумно устраивались каждый на своем месте. Генка посмотрел в заднее стекло и увидел у дальнего угла гимназической ограды Гвоздя с его свитой. Вдруг захотелось показать им язык. Но природная мудрость, впитавшаяся с молоком чересчур взрослой матери, не позволила ему сделать это: вряд ли Гвоздь увидит дразнилку, все-таки приличное расстояние, это во-первых, во-вторых, жест какой-то сомнительный. Как-будто радостная гримаса труса, удачно избежавшего сегодня своего мучителя. Генка трусом не был. Хотя у него, как у любого девятилетнего мальчика, были свои страшилки, которых он боялся. Но он знал, что если со страхом встретиться один на один, страх сам испугается и исчезнет. И только одна страшилка никак ему не поддавалась.
Однажды он услышал как директор гимназии за что-то отчитывал мальчика из старшего класса и в заключении сказал:
— Я всё сказал, Игнатенко. Завтра придешь в гимназию с отцом. Или можешь совсем не приходить. Мы тебя исключим, и будешь учиться в школе через дорогу.
Гена страшно перепугался. Вдруг он по неосторожности совершит плохой поступок и ему тоже скажут такое и потребуют привести с собой отца? Где же он его возьмет? Объявить во всеуслышание, что у него нет отца, он не мог. Он же у него есть! Только где он? Страх услышать когда-нибудь «Приходи с отцом!» всегда был с ним. Поэтому он старался хорошо учиться и не поддаваться на провокации. Как же ему, маленькому, было догадаться, что директор гимназии знает о его беде!
Вечером после кино, уже приготовившись ко сну, он передумал ложиться в постель. Достал из тайника заветную тетрадку, сел за стол и стал писать:
— Привет, папа! Я давно не писал тебе. Сегодня был хороший день. Я хочу тебе рассказать…
Генка был приверженцем краткости и всегда укладывался в определенный с самого начала объем письма. Когда страница была заполнена на две трети, он поставил точку, подумал немного и на оборотной стороне переписал все слово в слово уже на немецком языке.
Сегодня Елена вернулась с работы поздно. Неделю назад поступила новая документация и ее нужно было срочно перевести на русский.
Она никогда не отказывалась от подработки, чтобы обеспечить себя и сына всем необходимым и даже сверх того и не уронить себя ни в чем в глазах, нет, не коллег или друзей, они тоже все были нищебродами и жили от зарплаты до зарплаты, а родственников бывшего мужа, старшего сына и, конечно, Вальтера. У нее была прекрасно обставленная большая квартира, она хорошо одевалась, следила за своей внешностью и фигурой, сын учился в престижной гимназии, в музыкальной школе и занимался в разных кружках и секциях. Но имидж стоил денег. Хотя надрываться совсем не было нужды. Она вообще могла бы уже не работать.
У нее был валютный счет в банке, куда ежемесячно вот уже пять лет Вальтер переводил деньги для нее и для сына. Не говоря уже о подарках, получаемых от него в поездках, и о полном содержании там за его счет. Вальтер оказался нетипично щедрым для немца. Но она, гордячка, только в крайнем случае обращалась к секретному счету. Каждый раз перед поездкой к нему она шла в банк и заказывала выписку со счета, а потом демонстративно вручала ему ее, непременно прикладывая чеки, если случались траты.
Первым делом Елена прошла в комнату сына. Генрих сидел за столом и спал, уронив голову на свою заветную тетрадку. Она осторожно перенесла его в кровать. Мальчик всегда спал очень крепко, и ее суета не потревожила его сон. Елена прочитала то, что написал сын, взгрустнула, закрыла тетрадь и убрала в тайник — на полку книжного шкафа за двойную стенку, которую сын соорудил сам из сосновой доски, разукрасив ее выемчатой резьбой. Ради этой доски он самостоятельно записался в кружок резьбы по дереву в центре внешкольной работы и был счастлив до тех пор, пока доска не приобрела завершенный вид. После этого интерес к занятиям в кружке пропал и он о нем забыл.
Мать подошла к кровати, взяла в свои ладони руку сына, прикоснулась губами к ссадинам на двух пальчиках с внешней стороны и несколько раз прошептала: