Вальтер не сопровождал ее в прогулках по острову. Он проводил дни за компьютером со своими проектами и часто переговаривался с коллегами.
Она тоже работала. Еженедельно Елена отправляла на работу заявление о продлении отпуска за свой счет. Вместо ответа начальник отдела высылал ей материалы для переводов. Он ценил ее за безотказность и работоспособность и не давал заявлениям ход. Конструкторское бюро было на грани расформирования, как и сам завод, и контроль за явкой персонала на рабочие места был на нуле. При ней не было специальных словарей, и если попадался сложный текст, Вальтер помогал ей разобраться в терминах. А еще ради забавы учил ее писать по-немецки готическим шрифтом. Она держала ручку, а он накрывал ее руку своей мягкой и теплой ладонью и выводил похожие на орнамент старинные немецкие буквы. Она таяла от тепла его рук, от его дыхания над ухом, и ручка ее не слушалась. Вальтер, шутя, сердился и говорил:
— Лена, соберись с мыслями. Сосредоточься. Представь себе, что ты это наш сын. А я это ты. И ты учишь нашего сына писать. Имей ввиду, что если наш сын вырастет таким же как ты неучем, я предъявлю тебе иск.
Через два неполных месяца они вернулись в Гамбург и переночевали в том же кемпинге, где Вальтер оставил свою машину. Утром после завтрака он повез ее в аэропорт, но по дороге остановился перед небольшим трехэтажным офисным зданием современной постройки. Прежде чем выйти из машины, он повернулся к ней и начал говорить:
— Лена, мы сейчас пойдем к юристу и подпишем договор. По договору я буду ежемесячно высылать фиксированную сумму в евро тебе и сыну на содержание. А ты будешь обязана приезжать ко мне два раза в год в удобное для меня время.
Елена была шокирована и морально раздавлена таким финалом свидания, почувствовала себя как побитая собака или маленькая девочка, которую обманули, вручив вместо конфеты пустой фантик, но спокойно с сарказмом ответила:
— Ты покупаешь меня? Попробовал, примерил, подошло и решился на покупку?
Вальтер помолчал.
— Лена, у меня есть деньги. Мне не на что их тратить, кроме как на мою семью. Моя семья — это ты, моя любимая женщина, и наш сын.
— Твоя семья — это Лина, твоя законная жена.
— У Лины есть собственный бизнес. Она не нуждается в моих деньгах. Завтра в Москве ты сходишь в банк и откроешь валютный счет. Реквизиты счета пришлешь мне. Даю тебе на это три дня. Если первого августа я не получу реквизиты счета, я начну искать пути, чтобы отобрать у тебя сына. Я уже консультировался по этому поводу и, как меня заверили, у меня есть шансы выиграть дело. Давай выходи из машины. Нас уже ждут.
— Посмотрю, что ты там сочинил. И будь уверен, к сыну я тебя все равно ни на шаг не подпущу.
Она вышла, оставив открытой дверь, и быстро, не оглядываясь, пошла в сторону офиса. Вальтер замешкался, пока вылезал, потом закрывал машину, и ему пришлось бежать за ней вприпрыжку. Группа турок, стоявших у входа в офисное здание, расценила это как семейную сцену, в которой эффектная и уверенная в себе женщина играла ведущую роль, и дружно заржала. Елена правильно поняла их реакцию и подумала: «Ну, хотя бы так отомстила!»
Уже дома, прежде чем ехать в Питер к матери за сыном, она позволила себе еще два дня одиночества на размышления. И поняла, что отлично провела время и прекрасно отдохнула. Все хорошее перевешивало все плохое. В результате у нее появилась защита и опора в лице Вальтера. Все-таки он был надежен хотя бы потому, что ему был интересен сын, и даже, может быть, он любил его. А у сына появились неплохие перспективы на будущее. Возможно, даже отличные перспективы, просто она боялась несвоевременно сглазить их. На второй день она съела прямо из баночки полчайной ложечки меда с горчинкой и пошла в банк открывать валютный счет.
Когда через семь лет Елена умирала в палате онкологического центра, в ее затухающем сознании вдруг всплыла ясная мысль, что она не сделала одно важное дело. Она собрала остатки сил и прошептала уже заплетающимся языком:
— Сбереги сына. Он теперь твой.
Понял ли ее Вальтер, услышал ли… Он не скрывал своего горя и рыдал как ребенок, спрятав лицо в ее, несмотря на болезнь, все еще роскошные волосы. На него наплывали волны нежности к умирающему телу любимой им женщины, и ему казалось, что он сходит с ума. Иначе как объяснить, что ее волосы вдруг стали пахнуть полынью. Она вся пахла полынью, когда возвращалась с прогулок на острове Порту-Санту. Именно там он почувствовал себя по-настоящему семейным человеком и как болван радовался простым вещам, составляющим семейный уклад благополучной супружеской пары. Потом нигде вместе с ней ему не было так хорошо, как на Порту-Санту. Он вдыхал аромат ее волос и не мог им надышаться. Пытался запомнить его до конца своих дней. Ведь он никогда больше его не почувствует, даже если будет каждый день летать на Порту-Санту. В полынном букете уже не будет примеси аромата ее нагретой на солнце кожи. И вкуса меда с горчинкой на губах.