Десант из магазина вернулся с добычей: три девчонки-первокурсницы из питерского Политеха, не успевшие за четыре месяца учебы найти себе компанию. Девчонки были иногородние и снимали комнату в соседнем доме. Вечер обещал быть приятным.
В начале второго ночи, мы ещё не успели раскрутиться, нас потревожил наряд полиции. Престарелая профессура, проживавшая в доме, просигналила, что в бывшей профессорской квартире обосновалась подозрительная банда и мешает жильцам смотреть по телевизору новогодние программы. Нам посоветовали вести себя прилично. На всякий случай переписали данные наших паспортов, и наряд уехал. Все нашли это приключение очень забавным, соответствующим сказочной новогодней ночи, и как с цепи сорвались, бросились во все тяжкие.
В девять часов утра, когда мы все уже отрубились кто где, кто валетом на моем детском диванчике, кто гурьбой поперек бабушкиного дивана, приехал новый наряд полиции и призвал меня к ответу. Мы были ошалевшие после выпитого и съеденного за ночь и плохо понимали суть претензий. Наряд составил протокол и повез меня в отделение. Валерка, как ответственный человек, староста группы, поехал со мной.
Видимо, за ночь полиция выяснила, что у владельца квартиры, то есть у меня, двойное гражданство и надеялась что-то поиметь с меня или моих родителей. Или причина была в извечном соперничестве двух столиц. Ведь мы все были москвичами. Когда у меня стали уточнять адрес родителей, Валерка опередил меня и голосом, полным сострадания, поспешил сказать, что я сирота, что у меня никого не осталось в живых, последней умерла бабушка, оставив мне эту квартиру. Нас отправили в обезьянник, где мы просидели, вернее, проспали до самого вечера.
Вечером приехал брат. Когда он уже отчаялся чего-либо добиться и ошалел от мотания по кабинетам, феномен под названием «первое января» был не чужд полиции, объявился Валеркин отец, какой-то начальник. Не знаю, кто им позвонил, полиция или наши ребята. Нас выпустили.
Брат был мрачнее тучи, но не сказал мне ни слова. Его прорвало позднее, когда как бы между прочим я сказал, что моему отцу совершенно неинтересно знать, как я провел эту ночь и этот день. Потом он рассказывал, что его самого чуть не замели за обман правоохранительных органов. Он приехал в отделение и стал выяснять, что здесь находится его брат имя такое-то. Да, такой есть, предъявите документы. А у нас с Вовкой разные фамилии и отчества тоже и разница в возрасте зашкаливает. Какой брат, вы что, гражданин, на нары захотели? Пришлось звонить Тамаре, чтобы она выслала копии наших свидетельств о рождении.
Валеркин отец, когда мы вышли из отделения на улицу, врезал ему в ухо. В знак сочувствия у меня тоже загорелись уши.
Валерка с отцом поехали домой в Подольск, а мы с Вовкой отправились в бабушкину квартиру. Нужно было навести там порядок. Но я напрасно переживал. Парни все классно почистили, вымыли посуду. Остался только бедный фикус, наготу которого прикрывала новогодняя мишура. В квартире даже не чувствовался всепроникающий запах оливье, приготовленный девчонками и который я терпеть не мог. Бабушка на это раньше говорила:
— Вот-вот. Знаю я, откуда здесь ноги выросли. Тебе, небось, подавай сардельки с кислой капустой.
Сардельки я действительно любил. Только не с капустой, а с рисом и бабушкиной подливой, которую она готовила из белых сушеных грибов и моркови с луком. Грибами ее снабжал дядя Юра, сосед по поселку Ольгино, где находился наш дачный дом, и отец моего товарища по дачным играм Пашки. Его жена, мать Пашки, училась на заочном отделении филфака университета, где бабушка истово служила своему Батюшкову.
За время учёбы в универе я капитально провинился перед братом еще один раз.
Поступив в универ, я поселился у брата. Видимо, Вовке было так проще и надёжнее сдержать обещание присмотреть за мной, данное моему отцу. Это обещание он дал сам. Отец ни о чем его не просил. Отец считал меня вполне взрослым, способным отвечать за свои поступки и доверял мне. Мне же было все равно, где жить, но, видимо, подсознательно меня все же тянуло к семейному очагу, и я чувствовал себя очень даже комфортно с Вовкой и Тамарой. А с Лизкой, младшей сестрой Артема, мы вообще были не разлей вода, невзирая на большую разницу в возрасте.
Артем, мой племянник, учился в архитектурно-строительном универе и сразу по поступлении обосновался в нашей с мамой квартире. Заядлый тусовщик, заводила, гуляка, у него были сложные отношения с отцом, и жизнь в разлуке была обоим на пользу. Иногда я присоединялся к его компании, чаще по приглашению Артема. Всем нравилось, как я играю на гитаре. В квартире постоянно жили какие-то приятели и явно не студенческого возраста девки. Каждый выходной гремела музыка. Вовка не вмешивался в разборки Артема с соседями и предоставлял ему право самому отвечать за свои косяки. Соседи, видимо, допекли племянника, и однажды, дело было накануне восьмого марта, он попросил меня принести ключи от особняка, строившегося в ближнем Подмосковье.