Брат затеял стройку по настоянию жены, которой захотелось, как и большинству ее знакомых дам, стать подмосковной дворянкой. У брата душа к этой стройке не лежала, поэтому дело шло ни шатко, ни валко. Отопление уже было подключено, шли отделочные работы, но пользоваться можно было только одной комнатой, в которой рабочие устроили бытовку.
Я принес, а фактически, украл у брата ключи и отдал Артёму. Артем предложил мне поехать вместе с его компанией и захватить гитару. Я согласился, предварительно солгав брату, что еду в гости к Валерке в Подольск. После питерского приключения мы стали не разлей вода. Со мной вместе собралась моя девушка Марина с факультета вычислительной техники.
В комнате было четыре заляпанных шпаклевкой табуретки, грязные одежда и обувь рабочих, пустые пластиковые пузыри из-под питьевой воды. Табуретки составили вместе, накрыли обрывком обоев. На полу, тоже не первой свежести, расстелили привезенные с собой пледы и устроили посиделки по-турецки. На подоконнике поставили свечи, накрыв их колпаками из обрезанных пластиковых бутылок. Пока девицы резали бутерброды, я играл на гитаре для создания настроения.
Из напитков оказалась только водка и какое-то питье розового цвета в прозрачной бутылке с завинчивающейся крышкой. Я наотрез отказался что-либо пить. После питерской истории я не пил даже пива. Обычно Артем приходил мне на помощь в ситуациях, когда компашка начинала особенно рьяно наседать на меня и требовать, чтобы я не выпендривался. Но в этот раз он как воды в рот набрал и сидел с хмурым видом молча. Я психанул, схватил гитару и хлопнул дверью. Маринка побежала вслед за мной.
Мы поднялись на второй этаж, нашли комнату, где начали настилать черновой пол. Доски были сдвинуты неплотно. Мы уселись на одну из половиц, свесив ноги вниз. Сначала я играл на гитаре, и мы пели дуэтом. Потом стали целоваться. Потом рискнули устроить ложе из наших курток и заняться более серьезными делами. Сколько мы кувыркались, не помню. А когда наконец спустились вниз, застали всю компанию спящей, со страху нам показалось, что без признаков жизни. Во всяком случае мы никого не смогли разбудить.
Я вызвал скорую и позвонил брату. Потом оказалось, что компания приехала сюда специально, чтобы испытать действие той самой розовой дряни. Слава богу, всех удалось спасти. По прошествии времени я пришел к выводу, что Артем всё-таки побаивался этого эксперимента и пригласил меня специально, зная, что я не буду пить и в случае непредвиденного развития событий смогу принять верное решение. Так и случилось, правда, никто не догадался сказать мне спасибо и наказали меня наравне со всеми.
Скандал был страшный. Артема вернули под отцовский кров. После выздоровления его две недели держали дома взаперти, лишив средств связи и запретив посещение университета. Меня отселили в мамину квартиру, предварительно окрестив титулом инженера с эпитетом от звучного русского слова на три буквы. За пластиковые колпаки, которые к приезду брата стали оплывать от открытого пламени свечей.
К концу первой недели вынужденного сиротства я пошел повидаться с родней и перехватить чего-либо вкусненького. Мне открыла Тамара и тут же захлопнула дверь перед моим носом. Я даже не успел поздороваться. Пока я стоял в недоумении, соображая, что же случилось, дверь снова открылась, и Тамара протянула мне набитый под завязку прозрачный полиэтиленовый пакет с пирогами.
— Приходи через две недели. Мы всё ещё не в духе.
И я пошел с этим пакетом. Пироги были ещё теплые и одуряюще пахли. Было воскресенье. Мне навстречу попадались запоздавшие собачники. Было опасение, что собаки разорвут меня вместе с пирогами. Выглядел я комично. Была даже мысль выбросить пакет в мусорку. Я достал один пирог и надкусил. Он был с рыбой. Оттого, что пироги пекли лично для меня, у Вовки в семье пироги с рыбой никто не ел, на душе стало тепло и радостно.
К концу второй недели, устав от одиночества, я набрался храбрости и пошел поговорить с братом. Я явился к нему на работу, подгадав под обеденный перерыв. Вовка вышел ко мне на проходную, грубо взял меня за локоть и протащил через турникет. Мы пришли в столовую. Брат взял полный обед, а у меня аппетита не было и я робко поставил на его поднос стакан сока. Когда Вовка наконец дожевал лангет, я изложил ему все, что надумал за две недели о его системе воспитания. Главным козырем в моей теории были взгляды и отношение ко мне моего отца. Брат выслушал меня, не перебивая, а потом выдал: