Эта сценка развеселила французов – они даже перестали жевать. Но больше всех покатывался со смеху Чугунов. Пока не подавился рисом.
Наконец, палач уравновесился, отвесил низкий поклон зрителям и с топором наперевес направился к барной стойке. Шут, звеня бубенцами, поплелся следом.
– Pardon madame, savez-vous, ou sont les toilettes? /Простите, мадам, где здесь туалет?/ – спросил палач.
Ошарашенная китаянка указала на маленькую дверцу. Палач распахнул её и принялся умываться прямо поверх маски и громко сморкаться. Шут тем временем показывал китаянке пальцем на свой рот и повторял два слова:
– Boire. Manger. /Пить. Есть./
Китаянка протянула ему меню. Шут озадаченно уставился в названия блюд. Он явно не понимал написанного и то подносил, то отводил меню от глаз. Наконец, ему на выручку вышел мокрый палач, молча выгреб из карманов мятые деньги и кучу мелочи и водрузил их на барную стойку. Затем засунул топор под мышку, взял с прилавка салаты, а шуту кивнул на бутылки с водой.
Со скрипом отодвинув стулья, гости из средневековья разместились за столиком рядом с Полиной и Чугуновым и незамедлительно накинулись на салаты.
Французы с Михеевым незаметно поглядывали на соседний столик и улыбались. Чугунов корчил Полине рожи и косил глаза в сторону пришельцев из прошлого.
Шут умял салат за мгновение и уставился на нетронутую тарелку Полины. Доедавший свою порцию палач услышал, что бубенцы затихли, и проследил за взглядом товарища. Взгляды обоих сконцентрировались на буром рисе под прозрачными лохмотьями.
Полина, опередив их хватательный рефлекс, протянула свою тарелку со словами:
– S il vous plaies! /Будьте любезны!/
– Merci beaucoup! /Благодарю!/ – хором поблагодарили шут и палач и быстро стали набивать рот рисом.
– Еду отдала придуркам? – возмущенно зашептал Чугунов.
Шут, который недолюбливал Чугунова с первого класса, схватил его тарелку и стукнул одноклассника по лбу. Рис посыпался на голову и за шиворот Чугунова. Тот заверещал от возмущения.
Французы и Михеев дружно ахнули.
– Придурок! – визжал Чугунов, стряхивая с себя рис.
– Винегретик, – не сдержался Кира, ухмыльнувшись. От его слов у Чугунова глаза на лоб полезли.
– Пора уходить, – тихо произнес палач, резко вскакивая и хватая топор. За стеклянной дверью стояли жандармы и смотрели сквозь стекло.
– Через запасной выход, – уточнил палач, и они одним махом выскочили из-за стола и помчались в конец зала.
Шут успел схватить первую попавшуюся бутылку со стойки бара, помахать ею Чугунову и на бегу сунуть в рюкзак.
В это же мгновение с улицы вбежали жандармы и вихрем понеслись за беглецами.
Французы, опомнившись, начали оживлённо обсуждать случившееся. Чугунов на ломаном французском возбужденно объяснял, что шутом оказался Колбасников.
– Полина, подтверди! Он назвал меня винегретиком! – твердил и твердил Чугунов, но Полина разводила руками и отвечала, что точно не расслышала.
– Мне тоже шут показался похожим на Колбасникова, – закивал Михеев и обратился к Полине, заглянув ей в глаза. – Ты поэтому тарелку отдала. Ты узнала?
Полина с полным надежды взглядом уставилась в его карие глаза, будто пытаясь зацепиться за соломинку. «Есть ли у меня хоть малейший шанс тебе понравиться?» – мысленно молила Полина. Но Михеев ждал другого. И Полина грустно ответила:
– Жалко стало. Я и поделилась.
Глава 5. Сена
По пути из ресторана Полина плелась за французами и старалась не наступать на границы между булыжниками мостовой. Ее ориентиром была розовая куртка Анн-Мари и рука Поля в заднем кармане её джинс.
Узкая пешеходная улица была переполнена толпами туристов. Вокруг спешили, толкались, кричали на разных языках, резко поворачивали к сувенирным лавкам, смеялись, раздражались. А сверху гудящую толпу припекало солнце.
Полине хотелось написать Глаше, узнать, убежали ли они от жандармов, но она не могла набрать сообщение в толчее.
Теснее сгущалась толпа, приходилось проталкиваться, отовсюду раздавалось: «Пардон, пардон».
И вдруг подул ветер. Сначала еле заметно. А когда толпа из узкого проулка будто изрыгнулась на набережную, то сильный порыв свежего ветра растрепал Полине волосы. Над широкой рябой Сеной простирался высокий ясный небосклон. Нотр-Дам врезался в него зубчатым остриём, доставая до солнца. Волны качали остров Сите, привязанный к берегам мостами.
Огромный, светлый, стихийный Париж захватил Полину и заставил затаить дыхание от восторга. И, лишь на мгновение замерев на месте, Полина упустила из виду розовую куртку Анн-Мари и руку Поля в заднем кармане ее джинс.