-- А тут без тебя Митрошка приходил, -- говорила попадья, доставая с гвоздя сухой подрясник.
-- Насчет чего?
-- Свадьба.
-- Подавай Бог. Подавай Бог!
-- Бог-то Бог... не зевай, смотри. Намеднись ходила я шерсть собирать, Митрошка-то говорит: тебе, мать, корову дай, не откажешься.
-- Грубиян.
-- Прижми его.
Попадья была женщина видная, редкой, хотя и холодной красоты. Ее гордо вскинутая голова, с немного презрительным выражением тонких губ и холодным взглядом черных глаз, посажена была на красивые, овальные плечи, с годами становившиеся еще овальнее от жировых отложений.
-- Ну-ка, ты, -- с сердитою шутливостью говорила она, -- ведь на дворе-то праздник... Дочь на возрасте, а у тебя все глупости на уме.
Здесь в спальне было уютно, тепло, тихо.
От красного света лампады предметы бросали неясные, смутные тени, точно все здесь спало розовым сном. Даже бурная угроза, бушевавшая над домом, разбивавшаяся о стены, свистевшая где-то по кривой улице над черными хатами, отражалась здесь только легким колебанием занавески на окне.
-- Пятнадцать возьми! -- говорила попадья, отряхиваясь как курица.
-- От кого это?..
-- От Митрошки-то. Не слушай их речей, что хата раскрыта... то да се... Убил Бог, так и сиди -- нишкни, а не грубиянь.
О. Евгений дрожащими руками застегивал подрясник.
-- Я его... возведу в чин.
-- То-то!
-- Кстати деньги нужны будут скоро. Женишище наклевывается Анфисе-то.
-- Что ты?!
-- Славный парнище, семинарию кончил, в попы идет, о. Никандра заозерского сынок.
-- Вот дал-бы Бог! Только как же мы с учителем-то?
-- Что?
-- Да что-то у них с Анфисой-то как будто есть. А ведь он тоже... семинарию кончил.
-- У отца Никандра деньги... и родня в городе. А у нашего учителя... Тут и разговору быть не может.
-- Конечно. Ну, пойдем чай пить... Иди, иди! Будет...
6.
В заде, где все было приготовлено к чаепитию и горела лампа под зеленым абажуром, -- на круглом столе, на диване, на стульях лежали покупки, а возле них, упавши в кресло, плакала от хохота молодая девица в белом барежевом платье, перехваченном в талии черным кожаным поясом. Девица была совсем юная, с изящными худенькими ручками.
Она прижимала к глазам платок, стараясь удержать слезы.
Но руки падали бессильно на колени, и она откинула головку, заливаясь хохотом.
По комнате с хмурым видом ходил учитель.
Он был очень молод, худощав и строен, в очках, придававших ему серьезный вид.
-- Ну, чему ты ржешь-то, Фима, -- говорила попадья, выплывая из спальни.
-- Да вы... посмотрите только!
Фима протянула ей дамскую шляпку, украшенную пером, незабудками и зелеными листьями, но сплюснутую, мокрую...
-- Боже! -- простонал из-за спины попадьи о. Евгений, я и забыл про нее... сидел на ней! Вот и подарочек к празднику.
Попадья уничтожающе посмотрела на него.
Села разливать чай.
-- Присоединяйтесь! -- указал учителю на стул о. Евгений.
-- Сюда, -- сказала Фима, ставя стакан близко к себе.
Но учитель резким жестом поставил стул к другому концу стола.
Фима приподняла брови, и глаза ее на миг стали большие и томные.
-- На владычнее служение в семинарию не заходили, Алексей Иванович? -- спрашивал о. Евгений, блаженно щурясь на лампу. -- Благолепно. Велелепно. Воистину достойное предстательство пред Господом за жителей града! Владыка это умеет. Сколько блеска... Сияние риз! Какие голоса! Сладостное воздыхание и зовы одного только протодиакона достигают... да... достигают престола Божьего!
-- А я бы, -- внезапно сказал учитель, -- если б моя власть... все семинарии закрыл.
-- За что?! -- даже откинулся на диване о. Евгений.
А попадья поджала губы:
-- Бодливой корове Бог рог не дает.
Фима расхохоталась.
Учитель вспыхнул, встал и нервным жестом отставил стул.
-- Рога. Вот именно! -- вскричал он, -- в семинарии наставляет нам рога сия распутная жена, которую они почему-то называют... наукой!
-- Ну, вы... знаете... -- возмутился о. Евгений, -- вы это, знаете, того...
-- Вместо знания... кутью! Вместо истины... аллилуйю! Вместо познания мира... помилуй мя, Боже! Вот что преподносят нам в семинарии. А вместо понимания жизни что-с? Способы извлечения доходов из всех человеческих чувств!
-- Ого! -- только и мог сказать от удивления о. Евгений.
Но учитель зло смотрел почему-то в глаза попадьи.
-- Вся жизнь... семинария, -- говорил он, -- а где в ней человек? Человек где? Человека нет. Везде развеваются фалды фраков, полы ряс, грудью вперед прут мундиры разных ведомств. И сообразно с одеждой извлечение доходов... из всего-с. Один с пушкою ходит по свету, чтобы, убив, ободрать и захватить. Другой с молитвой из-за угла нападает, одинаково на младенца, живого и покойника! Третий... Да-с! Где человек? Кто человек? Не говорю уже о тех, кто материи служит. Но духу, духу? Священники? Священник... человек? -- спрошу я вас. Нет-с! Это... комбинация.