А ребенок вождя Тарлака был в большой опасности, и не потому, что отец мог изгнать его, а потому, что сам был твердым залогом своей ранней гибели.
Тарлак вошел в дом, поклонился очагу и только тогда обратился к хозяйке:
— Вот, сестра, привел тебе гостя, прими как брата, а сына его — как родного ребенка.
Гэл вошел следом за огромным вождем, держал Айрэ за руку.
Дом внутри оказался уютным, света, конечно, мало, но достаточно, чтобы увидеть большой очаг посреди дома, печь у входа, черный закопченный потолок и замазанные белой глиной стены, разрисованные растительным узором. Вдоль стен деревянный настил метра три шириной, крытый мягкими овчинами. В углу возле настила стол, на низких ножках приставленный как доска. Этот стол во время еды ставили прямо на настил. Пол вне настила глинобитный, посыпан чистым песком.
Вдова Пакни, двоюродная сестра рыжего Кгрона, брата жены вождя, пекла лепешки. Она была невысокая, женственная, с большой грудью, подвижная, смуглая, коренастая и рыжая. В яркой рубахе и не менее яркой юбке с подобранным краем, чтобы не мешал работать.
— Дай-ка посмотрю, кого к нам привел Нилог.
Гэл удивился, вот кто Маоронг этой планеты — желтоволосый Нилог, фантазер и выдумщик. Он всегда доказывал, что на одной планете должны быть разнообразные расы. Сколько раз во времена предыдущих цивилизаций Гэл был здесь и ни разу не слышал, чтобы кто-то помнил творца Нилога, и вот услышал это имя.
— Вот гости, — вождь церемонно отодвинулся, демонстрируя Гэла, как найденную вещь.
Айрэ стоял, все еще держась за руку отца, и, открыв рот, всматривался в хозяйку:
— Тетя Олха, — просияло дитя.
Тетя Пакни вышла на свет, и дитя поняло — ошиблось, разозлилось, выдернуло ручку из расслабленной руки отца и убежало на улицу. Гэл растерянно посмотрел на хозяйку и вождя, извинился и побежал за сыном, поймал его убегающего, прижал к себе. Дитя плакало, вырывалось и, сквозь слезы заикаясь, просило:
— По-по-поехали к ма-а-аме-е… папочка, я хочу домой, ма-а-ама-аа! Мальчик плакал громко и горестно. С сыном на руках Гэл подошел к дому, сел на лавку у стены, гладил ребенка по голове, не находил слов, чтобы его утешить. Истерика пройдет и Айрэ успокоится, привыкнет, но что делать с собственным чувством вины?
Вождь и Пакни вышли на улицу, с сожалением и сочувствием смотрели на плачущего мальчика.
— Пусть поплачет. Ему будет легче, — говорила горянка, вытирая руки куском полотна.
— Что случилось? — тихо спрашивал вождь.
— За мамой скучает… — объяснил Гэл.
— А где мама? — спросила сердобольная растроганная хозяйка.
— Нас разлучили, теперь я ее ищу… — почти не соврал Гэл.
— Посидите на солнышке, дитя успокоится, потом умоетесь. И я вас покормлю, — сказала вдова Пакни и вернулась в дом. Вождь пошел за родственницей.
— Красивый мальчик… — сказала Пакни, — нездешний.
— Красивый… волосы как будто седые. Хотя, там, за грядой и чернокожие есть. Немудрено.
— Я про отца, — улыбнулась вдова, — как будто меч, тонкий, острый и опасный.
— А… парень? Ну да. Воин он умелый. Ведь бывает такое — молодой, а как будто с мечом родился…
— Тяжело ему, бедовый он, и беду приносит…
— Я сказал — он мой гость, он спас меня.
— В дом вошел, огонь вспыхнул и потянулся к нему, как к брату. Псы во дворе ластились, они чужаков близко не подпускают, а у его ног лежат, как будто он песий вожак. Кошка, и нас-то не жалует, а тут мурлычет. Псы на кошку даже не смотрят, а обычно по двору гоняют. Туча отошла в сторону, а с утра все говорило о дожде — колдун он. Дитя жалко. Ты на лицо его посмотри, он светится, что ж вы, мужчины, так слепы? Страшно рядом с ним, и чудно, глаза без дна, как небо ночью. Не будет нам добра, если он с нами останется. Покормим, пусть отдохнет, в баньке попарь, да и выпроводи, пусть идет…
— Да что ж плохого, когда туча отошла, да кошки с псами не дерутся? — удивился Вождь Тарлак, — значит, не злой колдун…. Злые, они с войной приходят, а этот меня спас, и без чародейства. Девки вон лучшие наряды с сундуков повытаскивали, побрякушками обвешались, смешные. Не будем торопиться. Пускай поживет. Он сам уйдет вскоре, говорил же — жену ищет, не хочу я черноту на душу брать, уйдет, когда сам решит.
— Дайте мне два дня отдохнуть, — сказал Гэл, входя в дом.
Пакни покраснела. Вождь смутился, но спросил:
— Пакни говорит, колдун ты?
— Уже нет… — ответил Гэл.
Вождь махнул рукой, и вышел из дома, оставив Пакни и Гэла самих разбираться между собой. Тем более знал — колдун и колдунья всегда договорятся, и в их дела лезть не стоит, а то наградят — не избавишься.