Пакни выкатила из-под настила деревянную бадью. Поставила два ведра перед Гэлом, рукой показала на колодец в двухстах метрах от дома:
— Принеси-ка воды, мыть вас буду, — Айрэ сидел на настиле злой и заплаканный, вырывал клоки шерсти из пушистой овчины. Гэл не знал, что делать, Пакни махнула рукой ему в сторону двери: — Иди, я поговорю с твоим малышом, все будет хорошо… Иди, принеси воды, вода все смоет.
Гэл взял деревянные ведра, стянутые железными обручами, еще раз посмотрел на сына, вздохнул и пошел к двери, оглянулся. Решил, что малыш должен знать язык горцев, и дал ему этот дар. Оказалось, даже такая малость потраченной силы — невосполнимая утрата, но Гэл снова не мог быть просто человеком. Больно и тяжело быть слабым и всегда следить за запасом сил. Айрэ отца не позвал. Кошка вскочила на настил, положила на ноги ребенка голову и лапы — замурлыкала.
— Хочешь гируггу сладкую, запеченную? — Пакни протянула Айрэ сморщенный, еще теплый, желтый фрукт. Айрэ скривившись, посмотрел на угощение. Неосознанно понял слова незнакомой женщины, но решил — не хочет он этого гирругга. Пакни засмеялась, — А ты попробуй, почему носик морщишь?
Малыш взял скользкий гируггу, лизнул. Откусил кусок и улыбнулся. Сморщенное скользкое гируггу действительно сладкое. Хозяйка погладила ребенка по белой голове:
— Жить ты долго будешь. Только странно ты будешь жить, как птица, как звезда. Воевать будешь, любить… А маму ты свою найдешь — отца потеряешь. Но потом и отца вернешь. Только тьмы много… Лучше бы ты совсем отца потерял, много горестей он тебе принесет…
Гэл застыл в дверях, слушая предсказания горянки. Хотел прервать ее. Пугали и злили ее слова. Она почувствовала его взгляд, как жар раскаленных углей, повернулась и спросила:
— Ты боишься будущего?
Гэл, поставил ведра возле порога, кивнул головой, и тихо спросил:
— Что ты знаешь ведунья? Знаешь ли ты свою судьбу?
— Знаю. Конечно, знаю. И знаю — не колдун ты. Помоги-ка мне, — Пакни подошла к настилу и, завернув овчину, показала на закопченную ручку большого котла, спрятанного под настилом, — вытащим его.
Вдвоем они выволокли плоский котел, поставили его на очаг, подложили дров, налили в чан воды, вдова бросила туда несколько веток:
— Это авага, очищает воду и делает ее мягкой, — затем она поставила стол на настил. На стол положила еще теплые коржи, белое полотенце, на него вывалила из котелка печеные белые овощи, поставила глиняный кувшин с молоком, несколько кусков вареного мяса и пучок зеленого лука, который здесь назывался мип. Айрэ взял в руки корж, сморкнулся жалостливо, вытер грязный нос рукавом и, роняя слезы, начал есть.
Пакни с любопытством наблюдала за своим необычным гостем, за тем, как он пытался кормить свое упрямое дитя, а дитя сердилось и отталкивало отца.
Гэл вздохнул, решил, если сын хочет быть самостоятельным, пускай будет, самому нужно поесть, энергии совсем мало. Пакни спросила:
— Это твой первенец?
— Да… — ответил Гэл. Он распробовал мясо зугла. У пещерного племени оно было жестким, как бы они ни старались его разварить, а у горцев мясо буквально таяло во рту, — что вы добавляете в это мясо?
— Травки и корешки, в основном корень пиви, — отвечала хозяйка, — жаль, ты не сможешь этого рассказать тем, кто живет за грядой, вернешься туда не скоро…
— Я не люблю знать, что будет завтра.
— Ты мог избежать многих бед…
— Избежав одной беды, попадаешь в другую.
— А вот об этом я стараюсь не думать, — грустно улыбнулась Пакни, — вода закипает, сейчас я буду вас мыть.
— Я и в реке могу помыться…
— Зачем тебе холодная река? А утром Тарлак тебе баньку натопит. Умыться с дороги можешь в бадье вместе с сыном, дашь мне ваши рубашки да штанишки твоего сына, твои кожаные я стирать не буду, кровь с них сам сотрешь, — вдова вынула с сундука две рубашки, большую и маленькую, — вот я хочу тебе отдать, носи, — и положила рубашки на настил. Айрэ уже наелся, вертелся, исподтишка кормил кошку. Вдова подняла ребенка, поставила на настил, сняла с него рубашку. Мальчик смотрел на нее удивленно, — А у вас ванная есть?
— Что? — удивилась женщина.
— Есть, бадья… тебе как ванная, — ответил Гэл сыну.
Хозяйка не понимала слово «ванная», но общий смысл разговора уловила.
— Я с тобой не говорю, — угрюмо шептало дитя отцу.
— Да, я это уже понял, — ответил ему Гэл.
— Ты говорил, мы идем к маме, а мамы нигде нет.
Дитя говорило уже на сэнпийском языке, вдова слушала молча. Сняла с ребенка одежду, укутала его в шкуры. Гэл налив в бадью кипяток, разбавил его холодной водой из ведра, потрогал рукой.