Кэрфи и Айрэ сидели в углу комнаты за деревянным столом, малыш грыз лепешку, стиснув ее двумя руками. Халкеец, как солдат в засаде, с сосредоточенным лицом следил за людьми. Хозяйка поставила перед ними деревянное блюдо, наполненное непонятной серой вязкой массой, с кусками тушеного сала. Она эффектно наклонилась, демонстрируя глубокий вырез рубашки и выпуклости своей груди. Кэрфи смутился и склонился к тарелке, более заинтересовавшись ее содержимым, нежели содержимым роскошного лифа. Хозяйка недовольно хмыкнула и выпрямилась:
— Захочешь лярга, попроси, я, может быть, дам, — она резко развернулась, мазнув длинным подолом по грязному полу, ушла на кухню.
Из кухни шел пар, и слышалось, как два женских визгливых голоса обсуждали, кому мыть пол. Хозяйка пресекла спор, и почетная обязанность мытья грязного пола досталась той, которая громче кричала.
Гэл зашел, на пороге струсил воду с волос. Улыбнулся хозяйке, она как раз вынесла тарелку с двумя деревянными ложками и поставила перед двумя дородными, бородатыми мужиками, дремавшими за столом:
— Эй, просыпайтесь! Еду заказывали?
Бородачи подняли головы, почувствовали запах из тарелок, проснулись.
Хозяйка подошла к Гэлу, по-простецки уперев руки в боки, непринужденно рассматривая снизу вверх. Хмыкнула, и с ласковой улыбкой распорядилась:
— Ешь, и за работу споешь несколько песен, принесешь воды, утром поможешь мне по хозяйству и с тобой я в расчете. Да, и поговори со своим красивым другом, пускай будет посговорчивее, иначе батраком тебя сделаю — за долги.
Гэл согласился — шантаж на всех планетах, и во все времена шантаж, а женщине отказывать везде опасно. Он ехидно ухмыльнулся, хотел Кэрфи приключений, что ж пускай начинает их получать, тем более хозяйка весьма недурна собой, может, халкейцу понравиться. Хозяйка обратила внимание на ухмылку:
— Ты, мальчик, не ухмыляйся так. Вот понять не могу, колдун ты или разбойник? Так что, будь тихо и слушай, что я тебе говорю — у нас тут и стражники время коротают… Городок недалеко.
Гэл склонил голову, и произнес формулу подчинения:
— Как прикажете, милосердная госпожа…
Лучше бы молчал. Хозяйка хмыкнула, но промолчала: столько насмешки и тихой, не скрытой угрозы было в голосе менестреля, она почувствовала странный озноб от этого голоса.
К спертому воздуху притерпелись. Серая масса оказалась приятными на вкус и очень сытными вареными овощами, заправленными салом. Айрэ как маленький птенец наглотался горячей еды, согрелся и уснул на коленях Кэрфи. Халкеец возмущался тихо, боялся разбудить ребенка, но эмоционально:
— Я не проститутка…
— Тише… — отвечал Гэл, уже не в силах сдерживать смех, — не дразни чертей, на нас и так слишком внимательно смотрят, я не говорил, что ты должен продаваться за деньги…
— Нодиец… ты специально это делаешь?
— Что? — удивился Гэл.
— Унижаешь меня… — Кэрфи сердито стукнул деревянной ложкой о стол и нечаянно сломал ее, притих, сжался, хотя это сложно было при его росте и размахе плеч.
Как назло, парень высох, бурые волосы, омытые дождем, вновь стали золотыми и кудрявились, хозяйка постоялого двора стояла в дверях кухни и откровенно любовалась халкейцем.
Гэл стыдился сам себе признаться, что его очень забавляет щекотливая ситуация. Но ругался с халкейцем старательно серьезно:
— Ты считаешь, что внимание красивой, деловой женщины тебя унижает? Ладно, думай, — хмыкнул Гэл, встал из-за стола, — я пошел работать. Эй, хозяйка, где обещанная лютня?
Хозяйка с той же лукавой улыбочкой прошла через зал. Юбки от быстрой ходьбы развевались как флаг на идущем в атаку боевом корабле.
Обещанная лютня была в руке спящего на столе менестреля. Тот очень «устал» упившись ляргом, и уже не мог исполнять обещанные песни. Хозяйка выдернула у менестреля из руки лютню, тот слабо сопротивлялся, неразборчиво ругался, и обещал, что сейчас как встанет, как споет. Потеряв вместе с лютней опору, певец свалился под стол и мелодично захрапел.
Гэл с галантным полупоклоном принял инструмент из рук хозяйки постоялого двора. Сел на освобожденный от прежнего певца стол, ноги удобно поставил на скамейку под столом, провел пальцами по струнам, прислушиваясь к их звучанию. Лютня оказалась очень даже хорошей, и неплохо настроенной. Гэл решил начать с простой баллады. Он услышал ее у горцев и теперь мог воспроизвести здесь. Несколько песен он перевел на сэнпийский, пока шагал по горным дорогам, знал — пригодится. Язык горцев не так уж сильно отличался от языка равнины.
Мелодия заставила людей поднять головы, прислушаться. Менестрель пел о летних днях: о теплом дожде, о темной тенистой листве, о небе изумрудном, как бездонное озеро в лесу, о песнях птиц, о созревающих зернах. А еще о том, как наполняются соком сладкие гиругги.