Хозяйка снова наполнила кубки и поблагодарила своих гостей за доблесть. Кэрфи охмелел, стоял рядом с ней, обняв за талию, глотая лярг из деревянного кубка большими глотками. Они в который раз хвалили друг друга, и количество поверженных разбойников возрастало. Гэл улыбнулся, сам не раз участвовал в подобных победных попойках, но сегодня говорить, пить и слушать похвальбу победителей ему не хотелось. Поставил ведра у входа, подумал: «Я зануда…» И вышел из дому.
На конюшне спокойно. Тихо посапывали кони, один негромко храпел, как человек. Огонек спал лежа.
Копна сена намного удобнее жестких лавок, Гэл лег и позволил себе уснуть, знал, кухарки со служанкой присмотрят за его малышом, а ему необходимо немного тишины и покоя.
Калтокиец спал без снов, провалился в бессознательное состояние, как в безвременье. Утром хозяйка постоялого двора присела рядом с ним, смотрела, как он спит. Он открыл глаза, приподнялся на локтях, ощутил тело, будто наполненое свинцом. В дверях конюшни увидел полоску серого неба в ватных облаках. Хозяйка протянула небольшой горшок с теплым молоком:
— Пей… И спасибо.
Гэл сел, пригладил свои волосы, выдернул из них несколько соломинок, зевнул, спросил:
— За что спасибо? — молоко взял, отпил, оно было парное и сладкое, пахло спокойным домом на окраине миров, где можно жить без забот о целостности Мира.
— Поешь красиво… — улыбнулась она, — и… кочергой хорошо управляешься. Мой отец был воином на службе у тоуна, ушел из войска, встретил мою мать, сироту… Домой не стал возвращаться, построил этот постоялый двор… тем и жил. Потом он умер… старые раны… мать следом ушла на «теплые берега медленной реки», я так здесь и осталась…
Почему она ему все это рассказывала? Просто потому, что хотела излить душу, получить его одобрение и услышать его утешение. То, что чувствовала, не осмысливала… Не думала о том, что рядом с ним и свет был чище, и краски ярче. Сидела рядом со странником-менестрелем, поила молоком и говорила о своей жизни. Забылись угрозы и недоверие, утром все иначе… Он сидел на сене, в руках глиняный горшок наполовину полон молоком. Она говорила о своем одиночестве, и в тоже время о том, что мужчин в ее жизни было много, о том, что слугу убитого жаль, хоть и пьяница был он, о том, что детей хочет, но первенец ее умер, потому и боится, а потом неожиданно предложила:
— Ты с другом поживите у меня, сейчас сезон дождей, я пока слугу найду, за лошадками присмотрите… — хозяйка постоялого двора встала, — девки-то мои бестолковые.
Гэл отдал ей горшок, тоже поднялся:
— Сегодня побуду, завтра должен идти.
— Ну, как хочешь, я бы не советовала, дороги вскоре совсем размоет, болота кругом будут, ты не сможешь идти, и малыш твой… Кэрфи сказал, что он твой. Но впрочем, решать — это твое право.
Она ушла.
Дождь не прекращался, моросил мелкими каплями, мгновенно пропитывая одежду.
Позже на резвых, низкорослых, мощных лошадках прискакали стражники. Вытащили пленных разбойников во двор, бросили прямо в грязь. Нарко пришел в себя, его мутило, на голове запеклась кровь, под глазом синяк — нахамил стражникам.
Гэл стоял в дверях конюшни, мечтал о сигарете и наблюдал за суматохой во дворе. Стражники в кованых кольчугах, в шлемах без забрал. Под кольчугами промокшие стеганки, на запястьях наручи, да наколенники на ногах, над сапогами. Все было слегка поржавевшим от постоянной влаги. Суровые лица, светлые бороды, густые, как лопаты и мокрые, как мочалка. Все высокие, как на подбор. Они даже допрос учинили и разбойникам и постояльцам.
Когда допрос закончился, Гэл вышел во двор, один из стражников увидел его и, подскочив, схватил за руку выше локтя. От воина пахло мокрым металлом и потом. Спросил:
— Ты что ли зверолюдь? — и засмеялся.
Хозяйка подскочила, оттеснила стражника от Гэла, отвлекая внимание первого на свой пышный бюст:
— Да какой же он зверолюдь, слуга он мой, уже дней пять, как служит, вон и дите его у меня живет… и брат его. И на конюшне помогает. Менестрель он.
— Зубы покажи.
Гэл продемонстрировал зубы.
— Ладно, менестрель, запрягай телегу, убивец грузить, — стражник обнял за талию хозяйку постоялого двора. — Раз Килла говорит, я ей верю, а то вот тот, — стражник указал на горца, — говорит — зверь ты, говорит, видел тебя зверем.
— Да какой же он зверь?.. — засмеялась Килла, рукой показывая, чтобы Гэл ушел, — мальчишка с южных земель, там разве зверолюди водятся? Это только в наших горах нечисть гуляет. Иди, мальчик, запряги телегу…