Гэл огородил для своего коня небольшую леваду, там Рыжий мог пастись. Огонек побегал, попрыгал, выкачался в пыли, и уж потом начал понемногу выщипывать зелень.
А еще Гэл купил в деревне небольшого упитанного конька, на толстых мохнатых ногах, красивой темно-гнедой масти, с длинной серебристо-серой гривой и пушистым, густым хвостом — звали его Летун. Жеребчик был на удивление спокойным, смотрел на нового хозяина большими темными грустными глазами, угрюмо косился на длинноногого красавца Огонька и тихо грустил о чем-то своем. Гэл ковал Летуна на передние копыта, и даже не пытался предположить, за что толстому и доброму коню дали такое имя.
Айрэ с пустыми дорожными мешками на голове бегал по двору, изображая из себя лошадку. Шилла пыталась поймать ребенка и загрузить мешки самым необходимым, а самым необходимым в пути она считала запасы еды, а уж потом теплые куртки и одеяла.
Пока Литто бегал в конюшню за недостающими гвоздями, Гэл с улыбкой наблюдал за игрой своего неугомонного ребенка.
Сплетни распространялись, как лавина. Но работы весной так много, что крестьянам просто не хватало времени собраться и выставить из своей земли зверолюдя. Да и слишком много всего рассказывали бывшие наемники Фэрраса, слишком большой силой наделяли оборотня, а еще говорили, что кузнец теперь привидение, а еще, что зверь принял облик кузнеца, а кузнец он и есть кузнец, что с него взять. Говорили также, что это вовсе и не тот оборотень, который детей в округе воровал, тот оборотень, который воровал, похож был на Фэрраса, а иные говорили, что то и был Фэррас. А еще говорили, что воспитанник Фэрраса тоже оборотень. А Нэллэи жаль, такая молодая… И Тиррона жаль, говорят, совсем больной, едва ходит, а такой воин был… такой хозяин… А парень-то тот, который женился на тоуне… сгинул. Или жив, но тоже ума лишился… А хорошо, что Фэрраса оборотень убил… Говорили, пугали друг друга и пахали землю. И… бегали к страшному кузнецу ремонтировать плуги, подковывать лошадей. Заказывать новые инструменты. Да и посмотреть любопытно… человек вроде, а говорят, зверем обернуться может, и дивно, и нервы пощекотать… И под страшным секретом рассказывали об этих визитах друзьям и соседям, и рождались новые сказки на этой земле.
Гэл, видя такой ажиотаж и слушая отголоски сплетен, которые ему передавала Шилла, понял — бежать нужно уже завтра на рассвете, ибо такая народная «любовь» добром не кончиться.
«Старый» кузнец Гэл передал кузницу кузнецу «молодому» — недоучке Лито, и собрался в дорогу. Девки и бабы вечером набежали, будто к Шилле. Нанесли пирогов, сушеного мяса, колбасы — говорили гостинцы для старушки, ее раненого сына и молодого вельможи — молодого кузнеца. Может быть, так они благодарили оборотня за то, что тот избавил их землю от разбойника Фэрраса? Была среди девушек и та, которую сын Шиллы любил, она не решалась подойти к нему и заговорить, и он не решался, но смотрел на нее, смотрел…
На рассвете Гэл оседлал Огонька, нагрузил поклажей Летуна, забрал из рук опечаленной Шиллы сонного Айрэ, посадил на свернутый плащ, притороченный к седлу. Этот плащ ему пошила Шилла из шкур небольших пушистых зверьков, которыми ему иногда оплачивали работу.
Шилла обнимала Гэла на прощанье, плакала, желала счастливой дороги, благодарила за что-то. Гэл поцеловал сморщенную щеку доброй старушки, вытер ее слезы и сказал, что все будет хорошо, и еще что-то банальное, простое, что говорят на прощанье. Затем простился с Литто, юноша пожал ему руку:
— Спасибо, спасибо, ты хороший наставник и учитель… — калтокиец даже смутился. Потом кивнул головой сыну Шиллы, тот не успел или не решился что-либо сказать. Гэл взвился в седло, еще раз посмотрел на всех троих, улыбнулся им, и тронул пятками бока Огонька. Рыжий конь заржал, будто тоже прощался, и легкой трусцой побежал по едва заметной дороге средь зеленой травы и первых цветов. Летун взбрыкнул и, гордо задрав голову, высоко поднимая толстенькие ноги, побежал за Огоньком.
Шилла крикнула:
— Береги Айрэ и себя! Возвращайся, — и уже тише, — когда устанешь от дорог.
«Солнце» взошло. Огонек неторопливо шагал по дороге. Среброгривый Летун плелся следом. Айрэ спал, покачиваясь в ритм шага лошади между отцовских рук. Теплый, наполненный запахами цветов ветер развевал гривы лошадей. Все начиналось тихо, спокойно. Гэл и сам едва не уснул, но среди щебета птиц различил топот копыт: «Мало ли кто может скакать здесь галопом…»