— Передай капитану, что все будет сделано,— ответил консул, подумав немного.— Я сам поведу ополчение.
Батисто кивнул головой в знак согласия.
Якобо осторожно прикрыл люк. Больше он не в состоянии был слушать. Юноша твердо знал, что власть консула Кафы благословляет святой Георгий, от имени всемогущего бога, и посягать на эту власть большой грех. Отец его, как один из первых помощников синьора ди Кабелы, должен укреплять могущество Кафы. Это ему казалось таким же незыблемым, как и «Аве Мария», произносимая трижды в день.
Но то, что он услышал сейчас,— это не только большой грех, это предательство! Разве мог Якобо подумать, что его отец, которого он считал самым справедливым и непогрешимым, способен на такую гнусность. Может, Якобо не так понял?
Он дождался, когда, громыхнув цепями, упал подъемный мостик, и спустился к отцу. Консул угрюмо сидел у стола. Увидев сына, улыбнулся и спросил:
— Ты все еще не спишь, мой мальчик?
— Зачем приезжал этот злой человек? — спросил в свою очередь Якобо.
— По делу. Разве тебе интересно знать, кто и зачем приезжает в этот замок? И к тому же этот человек совсем не злой.
— Я все слышал, отец.— Якобо говорил очень спокойно, и это насторожило консула.
— Не тебе осуждать кафинцев, сын мой. Тот, кто только что уехал от меня,— суровый человек. Но он не может быть другим! Ты не знаешь жизни, которая идет за стенами этой крепости,— в ней добрый человек пропадет. Люди столько творят зла...
— Но он замыслил предательство! Он хочет погубить консула Кафы, и ты обещал помочь ему.— Господин ди Кабела бесчестный человек, и ему не место в Кафе! — Если он плох и не достоин быть консулом Кафы — скажите ему об этом прямо и, если он не захочет отдать свое место более достойному, вызовите его на открытый и честный бой.
— Твои речи наивны, ты очень мало знаешь жизнь.
— Мне не надо много знать! Мой отец честный и благородный ди Негро, и этого достаточно. Я не хочу, чтобы ты предательски убил людей ди Гуаско, которые пойдут в Кафу. Я не хочу, чтобы ты помогал этому грязному человеку.
Консул хотел сказать сыну что-то резкое, но, взглянув в глаза Якобо, полные слез, взял его за плечи и притянул к себе.
— Ну, хорошо, хорошо, мой мальчик. Я даю тебе слово, что ничего не сделаю такого, что запятнало бы нашу честь!
Якобо промолчал. Впервые он заговорил, как взрослый, и впервые не поверил отцу.
А утром консула уже не было в замке. Тяжело было на сердце Якобо, он непрестанно думал о словах отца, сказанных неизвестному человеку. Даже приход Эминэ не так обрадовал его, как раньше.
— Мой господин бледен! — воскликнула Эминэ.— Он, верно, плохо спал сегодня? Пойдем скорее на солнце. Буря утихла, и на пюре тепло-тепло, пойдем!
Они вышли из замка и направились к стене, которая шла до Георгиевской башни. Узкая площадка, ограниченная с одной стороны стеной, а с другой — отвесным обрывом, была самым любимым местом их отдыха.
У стены росла жесткая трава, цвел бессмертник. Эминэ села на траву, прислонилась спиной к стене. Якобо лег рядом с ней, положив голову на колени девушке. Эминэ молча перебирала кудри на его голове и глядела на спокойное море.
— Ты о чем задумалась, Эминэ? — спросил Якобо.
— О своей судьбе, мой господин. Я очень много думаю теперь об этом, — ответила девушка и тяжело вздохнула.— Я давно хочу попросить тебя, только боюсь...
— Проси. Я слушаю тебя.
— Дай мне слово, что не оттолкнешь меня, если даже и женишься. Позволишь ли и тогда быть около тебя служанкой в твоем доме? Я ничем не выдам свою любовь...
— Глупенькая ты, Эминэ. Я еще молод, чтобы жениться. Вот пройдет полгода, у отца окончится срок консульства, и мы уедем н Геную. Там я возьму тебя в жены, в этом ты можешь быть уверена. Только сейчас не надо говорить об этом отцу, он может помешать нам. А там... там я буду взрослым.
— Вот этого я боюсь больше всего. Сейчас мы забыли все на свете, а потом ты вспомнишь, что я раба...
— Я люблю тебя, Эминэ!
— И ты пойдешь против отца? Для него я — вещь, которую можно купить и продать. И он заставит тебя...
— Ради бога — верь мне! — Якобо вскочил, заговорил отрывисто: — Я клянусь... силами неба... огнем и водой...
— Клятвы так легко забываются...
— Вот смотри! — Якобо расстегнул тонкую серебряную цепочку, снял с шеи золотой крестик, приложил его к губам трижды и тихо, но твердо сказал: — Пусть меня покарает господь, пусть мне не жить на свете, если я забуду тебя, если откажусь от нашей любви! Ну теперь ты веришь мне?! — Якобо расправил цепочку и повесил крестик на шею девушки.
Я и раньше знала, что ты любишь меня, а теперь... — Эминэ нежно провела ладонью по щеке Якобо и, опустив густые ресницы, закрыла глаза.
...Через день Батисто появился в крепости снова. Консула он не застал — Христофоро ди Негро собирал ополченцев. Якобо с неприязнью встретил трактирщика, попытался следить за ним. Батисто долго слонялся по двору, заглядывал в башни, совал свой нос во все углы. Потом он встретил Гондольфо, и они вышли из крепости, скрылись в кабачке у Главных ворот. Возвратились поздно ночью. Трактирщик был пьян, куражился над Гебой, требовал, чтобы постель ему застилала не она, а Эминэ. Геба боялась Батисто, она знала, что он из Кафы, и принимала его за большого начальника. И все же, прежде чем посылать Эминэ в комнату консула, она предупредила Якобо. Юноша возмутился и вместе с Гебой поднялся в цитадель.
— А где же эта смазливая девчонка? — спросил Батисто, прищурив глаз.
— Слушай ты, трактирщик! — в гневе воскликнул Якобо.— Если тебя впустили в жилище консула Солдайи, то будь порядочен— веди себя достойно! Здесь не кабак!
— Утри, малыш, сопли! — рявкнул Батисто,— не то я надеру тебе уши. И скорее пошли сюда девчонку. Не то я разнесу ваше гнездо по камню. Иди!
— Я уйду. И пошлю сюда аргузиев, а они вышвырнут тебя отсюда вон. Не будь я Якобо ди Негро.
— Вот оно как? — сказал сам себе Батисто, когда Якобо вышел.— Выходит, это сынок консула. А я думал...
Христофоро ди Негро возвратился в цитадель лишь на рассвете. Усталый, он, едва успев раздеться, упал в постель и уснул. Утром его не будили. Гондольфо и Якобо тихо занимались математикой, Геба готовила еду. Эминэ подметала двор. Консул спал неспокойно, метался, порой выкрикивал непонятные слова. Наконец, проснулся, сел на край постели и увидел Батисто. Тот уже не спал — он ждал, когда консул проснется.
— Доброе утро, Христофоро! Я снова у тебя в гостях! — трактирщик еще не вполне протрезвел и говорил громко.
— Рад тебя видеть. Как поживает наш достославный капитан?
— Ты, наверное, понял — в прошлый раз он посылал меня, чтобы тебя я как следует прощупал. Ты ему нужен не ради сотни ополченцев.
— Для чего же?
— Он хочет сделать тебя консулом Кафы!
— Хитрит, как всегда. Для чего же ему свергать ди Кабелу?
— Ты пойми, Христо, капитан прекрасно знает, что метрополия никогда не утвердит его консулом — переверни он Кафу хоть трижды вверх тормашками. А ты самая подходящая фигура.
— Какая же ему корысть?
— Он будет при тебе главным масарием. Должность, сам знаешь, какая. Деньги можно грести ковшом. Он высосет из кафинской колонии все соки, будь уверен. И тебе перепадет немало, и к моим подошвам прилипнет кое-что...
Якобо и Гондольфо занимались на втором этаже замка. Крышка люка, как всегда, была не прикрыта, и весь разговор консула и Батисто был слышен. Туговатый на ухо нотариус подвинул стул к люку и с любопытством слушал разговор консула. Когда Батисто заговорил о деньгах, разговор перешел на шепот, и от люка пришлось отойти. Через полчаса снова зарокотал бас трактирщика: