— Стало быть, об этом договорились твердо. Теперь я хочу тебе сказать еще кое-что. Тут мы вчера за кружкой вина болтали с твоим нотариусом. И он сказал мне, что твой сынок задумал жениться.
— Кто, Якобо? Он еще совсем мальчишка.
— Он такой же упрямый, как и ты. И он женится на этой телке. Как ее зовут? Кажется, Эминэ. Кто она? Татарка, гречанка или турчанка?
— Я купил ее за сто золотых в Солхате.
— Вот-вот. Рабыня — подходящая жена для сына благороднейшего ди Негро. Если это дойдет до святых отцов... Они не пощадят вас обоих.
— Напрасно ты пугаешь меня, Батисто. Ты же сам сказал: сын весь в меня. Рабыня останется рабыней.
— Не скажи. Они уже обменялись крестами.
— Зачем?
— Сын дал клятву на кресте, что женится...
— Это неправда!
— Спроси нотариуса.
— Гондольфо!
— Я тут,— нотариус просунул голову в люк.
— Позови быстро Эминэ!
Девушка вошла через несколько минут и встала в дверях. Консул подошел к ней, молча сунул руку в вырез платья, вытянул за цепочку крестик, повертел его в руках, спросил грубо:
— Где взяла?
— Что... синьор Якобо, — губы девушки дрожали, и она не могла больше выговорить ни слова.
— Иди и возврати ему сейчас же,— консул повернулся к трактирщику.— Видишь, все как просто. Завтра ее не будет в крепости.
65
— Сжальтесь, синьор! — воскликнула Эминэ.— Не прогоняйте меня.
5 Вольные города
— Ты еще здесь?! — консул подошел к девушке, поднял руку, но не ударил. Над люком что-то загремело.— Знай свое место, грязная скотина. Иди во двор.
Втянув голову в плечи, девушка вышла. Трактирщик, облизнув пересохшие губы, сказал:
— Продай ее мне, Христо. Я дам тебе пятьдесят золотых.
— Ты что? Я сам уплатил за нее сто. А она тогда была совсем крошка. Я кормил, поил.
— Сколько же ты хочешь?
— Сто пятьдесят.
— С тебя? Оставлять теперь ее в крепости нельзя. Я же тебе делаю услугу...
— Ладно — бери за сто. И забирай сегодня лее.
— Только дружбы ради. Себе в убыток...
Так в одну минуту была решена судьба двух юных сердец.
* * *
Когда Якобо услышал окрик отца, он рванулся к люку, чтобы спуститься вниз и защитить Эминэ. Но Гондольфо успел схватить его за руку и задержал. После короткой борьбы он усадил юношу около себя и заговорил торопливо:
— Милый! Тебе туда нельзя особенно сейчас. Это я, старый болтун и пьяница, виноват во всем, я и помогу вам. Ты надейся на меня, мой мальчик, надейся на старого Гондольфо!
— Но ты слышишь, он ее продает! Пусти!
— Упаси тебя боже! Ты нагрубишь отцу... Разве ты не знаешь, как горд Христофоро ди Негро. Особенно при трактирщике он способен на все. Тебя он может и пощадить, но девчонку он прикажет сбросить со скалы.
— Ее уже продали, Гондольфо!
— Ну и что же. Велика сумма — сто золотых. Если я поскребу по своим карманам да выверну чулки у старой греческой квашни Гебы, то наберу втрое больше. И Батисто не устоит. Я куплю ее, и она будет моей служанкой. И мы твоему отцу покажем шиш! Я подарю ее тебе в день совершеннолетия. Понял? Иди, разыщи ее и успокой...
...Словно в тумане, пересекла Эминэ двор крепости, вошла в глубь храма, опустилась на колени. «Боже, прости меня, грешную. Прости и помилуй. Я виновата только в одном: я — раба, полюбила своего господина. Укажи нам путь к спасению».
Богородица стояла перед алтарем величественная и грозная. Ее рука была поднята и указывала двумя перстами в сторону Девичьей башни. «Нет тебе спасения!» — как будто говорила она. Девушка повернулась налево. Два святых апостола, Петр и Павел.
глядели на нее из золотой рамы сердито. «Нет спасения! Грех твой велик». Обратив взгляд свой направо, Эминэ увидела лик святой Агнессы. Великомученица стояла около святых скрижалей и указывала на них рукой: «Ты забыла седьмую заповедь! Вот она: «Не прелюбы сотвори». Ты — грешница!»
Не помня себя, выбежала Эминэ из храма, срываясь и падая, стала подниматься на вершину скалы. В Девичьей башне никого не было. Днем дозорные туда поднимались редко. Эминэ вбежала в закрытую часть башни и в изнеможении упала на лестнице. Здесь, наверху, в ее сознание пришла ясность: надо спасти Якобо. Если ее увезут в Кафу — он не выдержит и наделает много бед. Она ни на минуту не сомневалась в том, что Якобо исполнит клятву. Надо его освободить от нее... А это можно сделать только одним путем... Вот оно, смотровое окно дозорной башни...
— Эминэ! Где ты, Эминэ! — раздался внизу голос Якобо. Девушка задрожала всем телом, заметалась из угла в угол. Голос все приближался. И тут она решилась. Быстро сорвала с себя крестик, выбежала на дозорную площадку...
— Я давно ищу тебя, Эминэ! Зачем ты пошла сюда! — крикнул Якобо и, толкнув дверь, вошел в башню. Девушки не было... Юноша огляделся и вдруг увидел крестик. Он висел на железном крюке и тихонько покачивался на мелкой серебряной цепочке.
Якобо в ужасе закрыл глаза. «Я опоздал! Она там, внизу»,— мелькнуло у него в голове. Одним прыжком он вскочил на выступ, ухватился за крюк и, подавшись вперед, глянул вниз. Там на черно-коричневых камнях ярко выделялось светлое пятно.
И странно — Якобо не ощутил жалости к погибшей. Он понял ее. Эминэ мысленно шла к этой башне теми же путями, что и он. Якобо представил, как она думала о боге, о их любви, и не осудил ее. Он сам думал о том же.
Ветром покачивало крестик, и Якобо, не отрываясь, глядел на него. Глядел и думал.
Для чего теперь жить? Кто даст ему радость в этих мрачных стенах крепости? Отец? За один вечер он стал ему чужим. Предатель и убийца! Многое, чего Якобо не понимал раньше, ему сегодня разъяснил пьяный Гондольфо. Только сегодня Якобо узнал, что отец торгует живым товаром. И не пойди он продавать рабов, быть может, мать и до сих пор была бы с ним...
— Я не оставлю тебя, Эминэ, — спокойно произнес Якобо, и, взглянув еще раз вниз, он разжал руки и с силой оттолкнулся' от крюка.— Я иду к тебе, Эминэ!..
На берег консула привели под руки. Море глухо рокотало, волны, шелестя, набегали на берег. Якобо и Эминэ лежали почти рядом. Консул тихо опустился около них на колени и закрыл лицо руками.
— Мальчик мой, — проговорил Христофоро, не открывая лица.— Что заставило вас поступить так? — он протянул руки к сыну и, глядя в окровавленное лицо Якобо, еще раз спросил: — Скажи, из-за чего ты ушел от меня? Я всегда берег тебя, и вот не углядел. Ты сделал неверный шаг. Прости меня, мой мальчик...
На Эминэ, консул даже не взглянул — его больше не беспокоила судьба проданной рабыни...
Стражники, сопровождавшие консула, стояли в отдалении. За ними виднелись две фигуры. Эти были Геба и Гондольфо. Гречанка беззвучно плакала, вытирая рукавом рубахи слезы. Нотариус, сложив руки на груди, говорил:
— Это ты, старая ведьма, виновата, только ты одна, и больше никто. Прожужжала малышу все уши своими бреднями. Сколько легенд о Девичьей башне рассказала ты ему! Если все, что ты наговорила, принять за правду, то все камни должны быть усыпаны костями. Это ты толкнула его вниз, старая туфля.
— Разве я желала ему гибели, Гондольфо! Он искал смерти и нашел ее. Судьба!
Вечером Гондольфо с горя запил. В кабачке у Розинды он оставил все имевшиеся у него деньги, но хмель не брал его. «Пойду-ка я к русскому купцу в подвал»,— подумал он. Выпив по кружке и помянув новопреставленного раба божия Якобо, они долго молчали. Потом Григорий, сославшись на неотложное дело, вышел, оставив нотариуса одного. Тут Гондольфо немедля зачерпнул кружку вина и выпил ее одним махом. Потом вторую, третью, пятую...
Когда кружка стукнулась в дно ушата, нотариус сообразил, что вино кончилось. Покачиваясь на скамье, он протянул руку к ушату, чтобы наклонить его, но вдруг увидел белого чертика. Он сидел на противоположном конце стола, свесив ноги, и показывал нотариусу кукиш. Такого неуважения к своей особе Гондольфо вытерпеть не мог. Он запустил в черта кружкой, но не попал. Схватив вторую, прицелился и... снова мимо. Гондольфо с трудом встал со скамьи и, осторожно переступая, двинулся к черту. Он совсем было ухватил сатану за хвост, но промахнулся и упал. Когда он поднялся, черт уже плавал в кружке посреди чана. Гондольфо решил во что бы то ни стало отнять посудину. С трудом подтащив скамейку к чану, забрался на нее и, перевесившись через край, потянулся обеими руками к кружке. Действуя хвостом, как веслом, черт отплывал все дальше и дальше. Потеряв равновесие, нотариус взмахнул руками и свалился в чан.