— Это мой лес, — проговорил мальчик. — Повелеваю тебе делать то, что я скажу!
Тиффани пристально вгляделась в его лицо. Тусклый, тухлый свет Сказочной Страны плохо помогал зрению, но чем дольше она смотрела, тем больше была уверена.
— Твое имя Роланд, верно? — сказала она.
— Не разговаривать со мной так!
— Да, точно. Ты сын Барона!
— Приказываю тебе молчать! — У мальчика на лице появилось странное выражение: он порозовел и сморщился, как будто старался не заплакать. Поднял руку, в которой держал хлыст…
Послышалось негромкое «чпок». Тиффани глянула вниз. Нак Мак Фигглы сгрудились в пирамиду под животом коня, по их плечам один пиксти только что взобрался наверх и перерезал подпругу.
Она вскинула руку и крикнула, постаравшись, чтобы прозвучало твердо:
— Сиди, не двигайся! Шевельнешься — упадешь с лошади!
— Это заклятье? Ты ведьма? — Мальчик бросил хлыст и вытащил из-за пояса длинный кинжал. — Смерть ведьмам!
Он рывком погнал коня вперед, и случилось одно из таких особых длинных мгновений, когда вселенная говорит: «оп-па», и, по-прежнему сжимая кинжал, мальчик скатился с коня в снег.
Тиффани знала, что дальше будет. Голос Роба отдался эхом среди деревьев:
— Вот щас ты попал, друган! Дайте ему!
— Нет! — завопила она. — Не трожьте его!
Мальчик отползал от Тиффани назад, не сводя с нее полных ужаса глаз.
— Я тебя правда знаю, — сказала она. — Тебя на самом деле зовут Роланд. Ты сын Барона. Говорили, что ты погиб в лесу…
— Не надо про это!
— Почему?
— Плохое случится!
— Оно уже случилось и продолжается, — ответила Тиффани. — Слушай, я здесь, чтобы спасти своего…
Но мальчик уже был на ногах и бежал прочь от нее, вглубь леса. Обернулся и крикнул:
— Отстань от меня!
Тиффани помчалась вслед, перепрыгивая через заснеженный бурелом, увидела мальчика впереди, он перебегал от дерева к дереву, пытаясь прятаться за ними. Потом остановился и поглядел назад.
Тиффани подлетела к нему с разбегу, со словами:
— Я знаю, как тебя отсюда вытащ…
… и начала танцевать.
Ее рука была в руке попугая. Или, по крайней мере, кого-то с головой попугая. Ноги сами несли Тиффани, двигаясь в идеальном ритме. Исполнили быстрый, легкий поворот, и теперь ее рука оказалась в руке павлина. Или, по крайней мере, кого-то с головой павлина. Она бросила взгляд через его плечо и поняла, что находится в зале — нет, в бальном зале, и этот зал наполнен танцорами в масках.
А, подумала она. Еще один сон. Смотреть надо было, куда бегу.
Музыка звучала странно. В ней был ритм, но приглушенный и причудливый, как будто играли задом наперед и под водой музыканты, которые никогда прежде не видели своих инструментов.
Тиффани надеялась, что на танцорах маски. Она заметила, что сама смотрит сквозь глазные прорези — хотелось бы знать, какая маска на ней. И еще на ней было в длинное платье, и оно поблескивало.
О-Кей, подумала Тиффани, тщательно следя за своими мыслями. Там был дрём, а я его в спешке проглядела. И сейчас я во сне. Но это не мой сон. Дрём должен сплетать его, пользуясь моими воспоминаниями, а там ничего подобного и близко нет…
— Фва ваа фвах ваа вха? — сказал павлин. Голос его был как музыка. Звучал почти словно голос, но не был им.
— О да, — сказала Тиффани. — Прекрасно.
— Фваа?
— О. Эмм… Вафф фавф фвафф?
Это вроде бы сработало. Павлиноглавый танцор слегка поклонился, грустно сказал:
— Мва ваф ваф, — и убрел прочь.
Где-то здесь находится дрём, сказала Тиффани себе. И он, должно быть, неслабый. Это большой сон.
Однако маленькие детали не удались. В зале были сотни гостей, но те, что вдали — хоть и двигались вполне нормально, были как те деревья: цветные пятна и полоски. Правда, чтобы заметить это, надо было смотреть очень внимательно.
Первое Зрение, думала Тиффани.
Гости в ослепительных костюмах и разнообразнейших масках спокойно проходили мимо нее под руку друг с другом, словно Тиффани была одна из них. Те, что не присоединились к новому танцу, направлялись к длинным столам, которые тянулись вдоль стены холла и ломились от яств.
Такие кушанья Тиффани видела только на картинках. На ее родной ферме никто не сидел впроголодь, но даже в самые изобильные дни — на Страшдество или сразу после осеннего урожая — она не видала такого зрелища. Еда на ферме в основном разных оттенков белого и коричневого. Никогда не ярко-розовая или голубая, и никогда сама собой не трясется.
Там было что-то на палочках, и что-то блестящее и мерцающее в чашах. Ничего простого. На всем был крем, либо шоколадные завитушки, либо тысячи маленьких разноцветных шариков. Все было или плетеное, или глазурованное, или добавлено к чему-то, или смешано с чем-то. Это была не пища. Это было то, во что превращается еда, если вела себя хорошо и попала в пищин рай.